Константин Оберучев - В дни революции

   Когда произошла революция, и над страдавшей долго под гнётом старой власти Россией взошла заря свободы, единый порыв, единое чувство овладело всеми, и не было споров, распрей и раздоров. Все жили одной верой в лучшее будущее и надеялись на укрепление начал свободы и права на русской земле.

   И в это время для большевистской пропаганды не было места, не находилось почвы.

   Но вскоре по сконструировании Комитетов и переходе власти в руки общественных организаций началось расслоение, начались партийные группировки, часто слишком дробные и просто непонятные.

   Но политическое сознание в широких народных массах и среди обывателей развито не было. Масса остановилась перед вопросом куда примкнуть, где правда?

   И в своих исканиях обращались к политическим деятелям, стараясь при их посредстве самоопределиться и найти тот лозунг, который ведёт к правде жизни.

   Вот тут большевики с своей агитацией в пользу мира, -- эти новоявленные непротивленцы, -- нашли благодарную почву.

   В самом деле, усталость с одной стороны и животный инстинкт страха с другой -- всё это влекло в сторону от войны. Но, ведь, просто отказаться от защиты молодой свободной отныне России как-то неловко. А большевики под этот отказ подводят идеологические и столь понятные устои: "Война, мол, не наша. Вы проливаете свою кровь в интересах буржуазии. И не только своей, но и буржуазии всех стран", и так далее, и так далее.

   Ясно, что такие предпосылки, такое оправдание инстинкту самосохранения было на руку многим. И они самоопределялись в сторону большевизма, по элементарному закону механики: идти по линии наименьшего сопротивления.

   Нужды нет, что они сохраняли себя только на сегодняшний день, забывая о завтрашнем. Но не даром говорится в писании: "Довлеет дневи злоба его".

   Такова, мне кажется основная причина успеха большевиков, и он сказывался обольшевичением Советов и Комитетов.

   Если первый Совет войск киевского гарнизона, избранный при общем подъёме, и дал довольно однородный состав и группу политических деятелей, преданных интересам революции и народа, то второй состав его, избиравшийся под флагом большевизма и украинизации штыка, в основе стоявшей рядом с большевизмом, был уже значительно понижен. Достаточно сказать, что та воинская часть, которая дала такого видного политического работника, социал-демократа меньшевика-интернационалиста, как до глубины души преданный революции солдат Таск, на вторых выборах вместо него прислала неграмотного солдата, конечно, не могущего разобраться во всей сложной ситуации момента и готового голосовать за очередным крикуном.

   Но если указанные выше причины имели, по моему мнению, огромное влияние на развитие и распространение большевизма в рядах армии и среди рабочих, то в войсках и особенно на фронте делу большевиков, развивших, кстати сказать, большую агитационную энергию, помогла ещё волна добровольцев, ставших большевиками после первого марта, потому что им некуда было деваться, и потому что нужно было выместить злобу против нового строя и его деятелей.

   Я говорю о полицейских и жандармах, выгнанных с своих мест и после этого всюду гонимых.

   Им, этим несомненно обиженным новым порядком и революцией людям, конечно, нужно было завоёвывать позиции и становиться в ряды борцов за народное право под видом большевизма.

   И нет ничего удивительного, что среди вожаков большевизма на фронте мы находим так много бывших городовых и жандармов.

   Каждое сообщение об отказе, под влиянием большевистской пропаганды, идти на фронт заканчивалось обыкновенно так: "Председателем полкового совета был бывший жандарм", или "Главным руководителем солдатских масс оказался бывший городовой", или "Выданы главные виновники мятежа, среди них много городовых и жандармов".

   И наиболее яркую позицию в смысле проповеди идей большевизма и призыва к каким-нибудь насильственным действиям занимали обыкновенно эти полицейские агенты старого строя.

   Повторяю, большой ошибкой новой власти было расформирование общей полиции. Она послужила бы делу порядка и охранения личной безопасности граждан и не явилась бы, в качестве обиженных, ферментом, вызывающим брожение среди солдатских масс.

   А, ведь, массы-то эти в общем мирные и к насильственным действиям не склонны.

   Вспоминаю один маленький эпизод из недавнего прошлого. Я ехал из Киева в Бердичев. Как Командующий Войсками, ехал я в отдельном вагоне.

   Ночью слышу, как на одной из маленьких станций толпа солдат шумно добивалась от проводника, чтобы тот пустил её в вагон. Тщетно он доказывал, что вагон этот служебный. Толпа домогалась. Особенно громко раздавался голос солдата, настойчиво доказывавшего их право войти именно в этот вагон.

   Несколько минут продолжался этот спор с проводником, и крикун уже подстрекал толпу ломать двери вагона и не слушать проводника.

   Вдруг я слышу вопрос:

   -- А скажи, пожалуйста, давно ты стал солдатом? Ведь, ты был урядником в таком-то местечке, -- и он называет одно из ближайших местечек Киевской губернии.

   -- Каким урядником? -- несколько смущённо, но всё же задорно отвечает крикун.

   -- Да таким, я знаю тебя. Что ты тут, полицейский, поднял крик.

   Шум смолк. По-видимому, солдат-полицейский где-то стушевался. Толпа разошлась, не совершив насилия, к которому уже готовилась.

   Спасителем положения оказался кондуктор, подошедший к вагону и признавший агитатора в серой шинели.

   Повторяю: толпа всегда толпа, но по существу она мягкая.

   Возьмём, например, солдат, судившихся по процессу гвардии гренадерского полка. Этот полк, под влиянием большевистской агитации, отказался выполнить боевой приказ и отошёл от позиций. Конечно, были приняты меры к ликвидации этого инцидента. Полк окружили войсками и дали время для того, чтобы он сложил оружие и выдал зачинщиков. Оружие было сдано, зачинщики выданы, и полк вышел покорно.

   И вот, этих зачинщиков судили в Киеве.

   Я был на этом процессе. Правда, не долго, но всё же следил внимательно. И нужно сказать, что лица солдат, в общем, производили благоприятное впечатление. Не было обычной наглости бодрящихся трусов.

   Если не считать руководителя их, штабс-капитана Дзевалтовского, державшегося на суде вызывающе и как бы героем дня, все остальные подсудимые были скромны.

   И любопытно. Как-то раз был с ними такой случай. Караульная рота 1-го запасного украинского полка, приведшая подсудимых из арестного помещения в суд, ушла, оставив их на произвол судьбы. И что же? По окончании судебного заседания все подсудимые солдаты, более 80 человек, стройными рядами по четыре, правда, с революционными песнями пошли по городу и, без конвоя и не сделав попытки побега, возвратились на гауптвахту и явились по начальству, не сделав, повторяю, попытки воспользоваться своей свободой и отсутствием стражи, оставившей их на произвол судьбы.