Константин Оберучев - В дни революции

   Началось наступление 18 июня (1 июля). Началось сильно и красиво, и натиск был велик. Нужно было давать подкрепления. И вот в это время, когда решались вопросы мира, когда делались последние героические усилия для того, чтобы сломить упорство долго готовившегося к этой войне противника, в это время я не мог послать ни одного солдата на подкрепление действующей и так нуждавшейся в подкреплениях армии. И в ряду причин, лишивших меня возможности выполнить свой долг гражданина в это ответственное перед народом и историей время, была "украинизация" войск, проводившаяся в это время явочным порядком и большою настойчивостью.

   Чуть только я посылал в какой-либо запасный полк приказ о высылке маршевых рот на фронт в подкрепление тающих полков, как в жившем до того времени мирною жизнью и не думавшем об украинизации полку созывался митинг, поднималось украинское жёлто-голубое знамя и раздавался клич:

   "Підем під украінським прапором" (пойдём под украинским знаменем).

   И затем ни с места. Проходят недели, месяц, а роты не двигаются ни под красным, ни под жёлто-голубым знаменем.

   И это в то время, когда именно на границе Украины идут бои, и самой Украине угрожает опасность быть занятой.

   Так и не удалось мне двинуть подкрепления, и войска, истомлённые боем и за короткое время продвинувшиеся вперёд, но не могшие пойти дальше за недостатком сил, остановились.

   Так было во второй половине июня (начало июля по н. с.), а через три недели они отступили, и началось повальное бегство с сдачей всех не только сейчас занятых позиций, но и более ранних.

   Когда-нибудь история вскроет причины этого ужасного погрома. А пока любопытно указать на некоторые странные совпадения.

   В ряду добивавшихся украинизирования были толпы дезертиров, объединившихся под видом формирования полка имени гетмана Полуботка.

   Началось это "формирование" ещё в мае месяце. Но и к июлю не удалось их отправить на фронт.

   И вот, когда в Петрограде было знаменитое июльское выступление большевиков (3--5 июля ст. ст.), в это самое время "полуботьковцы" в Киеве делают своё выступление 5 июля, тоже с целью захвата власти.

   А через несколько дней начинается отступление войск под натиском сильного врага.

Соглашение Временного Правительства с Центральной Украинской Радой.

   В первые дни революции ко мне обратился один приятель украинец и от имени своего и своих товарищей, а также и жены высланного, с просьбой содействовать возвращению в Киев высланного ещё в начале войны в Сибирь, затем переведённого в Симбирск, и, наконец, ко времени революции оказавшегося в Москве, украинского деятеля, профессора Михаила Сергеевича Грушевского.

   Я, конечно, пошёл навстречу этому желанию, и не только из любезности к моему приятелю и жене профессора, но и потому, что самую высылку в административном порядке считал незаконной и нецелесообразной. И я принял все меры к скорейшему освобождению от запрета и возвращению Грушевского в Киев.

   С приездом его началась организационная работа на Украине.

   Быстро сорганизовалась группа людей, составивших кружок для объединения возможно широких кругов украинцев вокруг идеи самоопределения украинского народа и для борьбы за автономию.

   Эта группа лиц приняла название Центральной Украинской Рады и проявила колоссальную деятельность. Она развила широкую агитацию в народе, созывала съезды украинских работников, -- то кооперативов, то крестьян, то рабочих, а то и войсковой съезды.

   Отсюда черпала она силы, и представители всех украинских организаций после каждого съезда оставляли в недрах Рады след в виде многих представителей.

   Работа Рады была обширна и почтенна.

   Жаль только, что она как-то сумела сразу отмежеваться от всероссийской демократии, Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполнительного Комитета, представлявших в своём лице значительные массы неукраинской демократии, составляющей, пожалуй, местами даже численное большинство в городах.

   Рада сразу стала на какую-то исключительно националистическую позицию и заподозрила, конечно, без достаточных оснований, российскую революционную демократию в несочувствии принципу национального самоопределения и чуть ли не в стремлении продолжат русификаторскую политику печальной памяти царского правительства.

   Укреплению такого взгляда способствовало движение в направлении украинизации войск и противодействие этому в данный момент со стороны российской демократии края, а также и то, что в ответ на домогательства некоторых групп украинцев-самостийников полного отделения российская революционная демократия, и в лице местных её органов и в лице Временного Правительства, -- всегда отвечала одно и то же:

   "Подождите Учредительного Собрания. Этот хозяин земли русской даст свой ответ. И каково будет его решение, так и будет".

   Долгое время между Радой и Исполнительным Комитетом происходили как бы споры местничества, кому правит краем. И вместо того, чтобы подойти обеим сторонам просто и прямо и договориться о методах и путях совместной работы, обе стороны молчали и только были недовольны одна другой.

   Если подозрительность Рады питалась настроением российской демократии отложить решение вопроса до Учредительного Собрания, то, с другой стороны, российская демократия чувствовала, что в украинском национальном движении рядом с украинской демократией работают и узкие националисты и даже шовинисты. А косвенным подтверждением этому явились такие надписи, появлявшиеся иногда на украинских знамёнах: "Хай живе вільна Украина без жидів и ляхів". (Да здравствует Свободная Украина без евреев и поляков.)

   Такое разногласие между двумя руководящими органами продолжалось довольно долго.

   Ни представители Исполнительного Комитета не шли в педагогический музей (штаб квартира Рады), ни представители Рады не шли во дворец (штаб квартира Исполнительного Комитета и всех Советов).

   Наконец решено было избрать нейтральную почву для встречи двух сторон -- плёс некогда широкого Днепра. Устроилась прогулка на пароходе, общий ужин на нём и общая беседа.

   Так была сделана попытка сговориться.

   Многого, конечно, от такого метода общения не получилось, но всё же, по-видимому, был положен мост.

   Правда, голова Рады, главная пружина её, Грушевский, почему-то не нашёл возможным принять участие в этой прогулке, несомненно носившей политический или, вернее, дипломатический характер.