Прошедшее время несовершенного вида… и не только - Гриша Брускин
Хвостатый желтый лев
скосил глаза.
Разглядывает свой нос.
Над ним скрижали.
Прадедушка читает:
«Не убий…
Не пожелай…
Не сотвори…»
Корона с камнями.
Семь дней творения.
Три заветные согласные.
Еще буквы…
И виноград.
Даже на обратной стороне —
цветущая ветка.
Райская птичка.
В глубине —
тарелки,
бокалы.
Вот бы выпить
из той зеленой рюмки.
Или чокнуться
граненым бокальчиком
c Ильей Пророком.
Но он только весной прилетит.
А кто
к нам придет?
Лев? Бык? Человек? Орел?
Хорошо бы, Орел.
Хорошо бы, не промахнулся.
Красный,
как огонь.
Смеркается.
И вот, как будто, ночь.
Свет разбился в небе
звездочками.
В деревянном домике не спят.
Стол под керосиновой лампой.
– Дедушка,
расскажи про огромного человека.
Он величиной с целый мир?
В нем все, все, все?
И мы с тобой тоже?
А к нам звездочка может залететь?
Сверкающее стеклышко.
А вот.
Пожалуйста.
Присмотрись.
Вместо лампы
луна.
Облака. Горы. Река.
Лес. Местечко.
Сад.
И люди.
Маленькие.
Все поместилось у нас на столе.
Погляди на тот крошечный домик с краю.
В нем свет.
За столом девочка.
Старенький дедушка
беседует с ней.
Это Сафочка и Исак.
Не уходи.
Побудь еще чуть-чуть.
Ты забыл
про Ассирийца.
Он бродит в сумерках.
Весь в чешуе.
Хвост заборчиком.
Козлиная борода.
Глаз на груди.
Встретит кого.
Моргнет…
И…
Твой дедушка, дедушка,
писал слова в кружок.
На полу.
Маленькими клинышками.
Ступит в центр
чешуйчатая лапка.
И пропадет.
Жаль, тебя не научил.
Мы бы тоже написали.
А то,
кто его знает.
Дедушка,
не умирай,
пожалуйста!
Прадедушка Исак умер в 39-м.
А
прабабушку
Сару
немцы
закопали.
Броня Козлик.
Самая глупая.
И самая бедная в Островно.
Муж – сапожник.
Куча детей.
Началась война.
Все – в одну сторону.
А Броня – в противоположную.
К немцам в лапы.
«Броня, ты куда?
Погибнешь!
Давай с нами!»
Все погибли.
А Броня?
Через все фронты, на телеге, с детьми…
И представьте себе…
…жива.
Вот тебе и глупая!
Алесин дядя Ме́ня
воевал недалеко
от «маленького местечка».
Когда немцы
убили прабабушку,
он пробрался в городок.
И задушил предателя Николаева,
выдавшего ее.
Дядя Ме́ня.
Родился в 1920 году в Островно, недалеко от Витебска.
Родители не обрезали мальчика.
В 1941 году пошел на фронт.
В 1943 был ранен.
Попал в плен.
Сидел в лагере «9-й форт», под Ковно.
Называл себя грузином.
Боялся, что свои выдадут.
Много раз подвергался проверкам.
На спине шрамы.
Бежал.
Был пойман.
Второй побег удался.
Примкнул к партизанам.
После победы вернулся в Москву в форме американского военнослужащего.
Был арестован.
Сидел в ГУЛАГе.
Бежал.
Дядя Борух выправил брату фальшивые документы.
По которым тот и живет до сих пор.
Петровка, дом 15 / 13,
4-й этаж.
Квартира 52.
К нам два звонка.
И телефон помню:
К-5-78-05.
Приходит тетя Нюра.
Стирает на всю квартиру.
Ей рюмочку подносят.
Приходит старенький полотер
Иван Сергеевич.
Ася Федоровна его
«деточкой» называет.
Приходит старушка.
Крутит машинку.
Перелицовывает одежду.
Приходит общественник Михлин.
В шинели образца
Гражданской войны.
Зовет на собрание.
Приходит точильщик.
Искры летят по всей лестнице.
Приходит тетка
из поликлиники
с ложкой английской соли.
Приходит книжный «шпекулянт»
Приходит Дядька Хлеб.
Приходит Дядька Молоко.
Или.
Приходит тетя Нюша
с бидонами
и кружечкой на длинной ручке.
От нее деревней пахнет.
Жалуется на сына:
– …отрезает мне м-а-а-а-хонький кусочек и так-то ласково: держи, маманя. А жене-то вот такущий шмат: НА, ЖРИ! Всем кусок как кусок, а мне едакой да с жилкой.
Приходят утопленники.
Приходят погорельцы.
Приходит пожилая цыганка.
Распахивает пальто.
А под ним – ничего.
Голая.
И говорит
громким шепотом:
– Дочка, дай хоть что-нибудь!
– А что?
– Мыло дай. Вещи дай.
Я протягиваю папины
новые меховые ботинки.
Потом отец ищет, ищет…
«Чертов дом!
Солдат с ружьем завалится —
не найдешь!»
Соседка Таська
носит форму без погон.
Врет мужу,
что работает
в военной прокуратуре.
Чтобы боялся.
Шофера такси зовут Вася.
Жена Катя то и дело «жалится»:
котует, мол, Вася и мордует.
А Вася тут как тут.
И начинает бубнить:
«КатьнуладноКатьКатьвсесказалаКатьКатьпошлиКатьладнохватитКатьКатьвсесказалааКатьпошлиКать…»
К Юлии Ивановне,
даме из «бывших»,
наведывается любовник
Саша Черный.
Он на Сретенке
угол снимает у дворника.
– Вы, Юлия Ивановна, – осколок Помпеи.
– А Вы, Саша, —
коешно-каморошный.
У сына врача Штейнберга
необыкновенные ресницы.
Все восхищаются.
Включая домработницу.
Говорят, она однажды написала
о своих восторгах
сестре в деревню.
А чтобы та не сомневалась,
отрезала ресницы у малютки
и вложила в конверт.
Боевая подруга
Таисия Петровна подарила мне
украинский венок
с разноцветными лентами.
Я надела его поверх зимней шапки.
И пошла с Настей и Витькой
гулять на Нарышкинский бульвар.
Витька взял ружье
и сказал:
– Будут смеяться – буду стрелять!
Упойцы – жуткая парочка.
Бывшие лагерные охранники.
Пьют восстановитель для волос.
Дерутся.
Конферансье Глебочка
по кличке Гусь
Га-га-га.
Сто его жен:
Люба, Ася, Валя, Таня…
Ася Федоровна и «ее неограниченные возможности», наконец.
Цыганка Верка Глебку била.
Все жены красотки.
А сам – мучной червяк.
А там живет Константин Александрович Вахтеров, человек из «бывших».
Читает на радио «После бала» Толстого и стихи Пушкина. Все знают и любят его чудный голос.
Жена Марьсанна, тоже актриса, называет его Котиком.
На стене фотографии: Котик в роли Печорина и Марьсанна в роли Веры.
Однажды Упойца оскорбил и толкнул Марьсанну.
Константин Александрович заступился за жену.
Вышел скандал.
Вызвали милицию.
Кончилось дело судом.
Вахтеров пришел к моей теще-юристу на консультацию.
И выучил как роль: самое главное – подтвердить на суде, что он, Вахтеров, – жертва.
Что сосед-хулиган напал на Марьсанну и Котика.
Что Котик не тронул пальцем обидчика.
Когда наконец в суде наступил черед артиста давать показания, он встал.
Гордо вскинул голову.
И знакомым всей стране голосом неожиданно произнес:
– Граждане судьи! Мы сражались как львы!
На пороге мой миниатюрный тесть.
В синяках.
– Юра, что с тобой? Опять напился?
– Боже упаси! На меня бандиты напали. Сказали: «Шпана с бородой!» Но в плечах-то я пошире буду. Хотел убить.
– И
