Прошедшее время несовершенного вида… и не только - Гриша Брускин
Идет как-то раз по двору.
Смотрит: телега.
На телеге бочки с соленьями.
Кучер лошадь бьет.
Нина Николаевна не стерпела.
И применила свой знаменитый tour de bras.
Ее в милицию забрали.
А мужик тот в больницу попал.
63-й.
В больничной одежде.
А вот – в своей.
Только поступила.
Таня Боборыкина.
Она шепелявила.
У Емельки
поверх пижамы
пионерский галстук.
Девочка в платке – из Дагестана.
Нужно было
срочно оперировать.
Приехал отец
и забрал.
Сказал, со швом
не выдаст замуж.
Глухонемая.
Мальчик-эвенк…
А кормили хорошо.
Рубль шестьдесят в день.
Раз в неделю – икра.
Правда, не все ели.
Потому что
еду черного цвета
никогда не видели.
Врач приходил в душ
замерять температуру воды.
И не уходил.
Все стоял
и смотрел.
На нас,
на девочек.
Опушка леса.
Осенний день.
Клетчатая ковбойка.
Бутерброд с колбасным сыром.
Играем в футбол.
Бью по мячу…
…мяч
отскочил
и
замер.
Киса молодой.
Мама,
не то Циля Львовна,
не то Лия Львовна,
стоит на воротах.
Боится,
что в Кису мячом попадут.
Марина Градус.
Градус, Фикус, Тонус.
Сидор.
Ира Каплун.
Ее потом посадили.
За какие-то листовки…
Крошечный Шипов.
Министр в Израиле.
Его почти не видно.
Валера Милованов.
Хорошо учился.
Кажется, дипломатом стал.
Его, кстати,
нет на фотографии.
– А Огурец?
– Ну, Огурец-то вообще из другой школы.
Сколько можно
иметь бабушек?
Двух?
У меня
по крайней мере
три.
Например,
бабушка Тамара.
Это от тебя
у папы глаза зеленые.
И у Люськи тоже
один зеленый.
Мы с папой
приехали к вам
в Ленинград.
Мне пять лет.
Здесь все необычно:
одна комната
на первом этаже.
А у нас целых три
на четвертом.
Книги с пола до потолка.
До верхних
даже папа не достает.
У тети Ханы ночное дежурство.
Ильюшка – не помню где.
Ты спишь за ширмой.
Элка рисует
залп «Авроры»
акварельными красками.
Мне тоже хочется.
– У нас Зимний дворец.
– А у нас – Кремль.
– У нас Медный всадник.
– А у нас – Минин и Пожарский.
– У нас Нева.
– А у нас зато, Эллочка, Москва-река…
Утром
мы с тобой в кино.
Смотрим «Тигр Акбар».
Идем домой.
На углу Рубинштейна и Невского
цветные карандаши продают.
Красок нет.
– Бабушка,
купи «Искусство».
24 штуки.
Хорошие.
Отточенные.
Даже белый есть.
– Давай лучше «Спартак».
Ничего себе лучше.
Их всего шесть!
В Москву едем в купейном.
Я на верхней полке устроился.
На следующий день
папа
ни с того ни с сего
опять в Ленинград собрался.
«И я с тобой!»
Мне очень понравилось.
Не взял.
Я же ничего не знал.
Мне не сказали…
что
ты
умерла
в
ту
ночь.
Звонок.
Почтальонша.
Энциклопедия в картонном футляре.
Приподнимаю папиросную бумагу.
…Сталин.
Красивый,
с красным карандашом
в руке.
Склонился
над военной картой.
В кабинете —
никого.
Поблескивает
заманчиво
книжный шкаф.
Никто не видит…
Это там
папа
прячет
пистолет!
Наконец-то!
Больше Лерке не завидую.
Сижу себе за партой.
Рука на руку.
Пока ни в чем
не виноват.
Букварь.
Гимнастерка.
Белоснежный воротничок.
Сатиновые нарукавники.
Калоши в мешке.
Девчонок нет.
Во втором только придут.
Рахматулин
чернила разливает
из чайника.
«У тебя ка́пит»,
– говорит ему Марь Иванна.
Это ро..
Это ва..
Это жу.
Это мали..
переписываю я.
Нажим,
волосная линия.
Нажим,
волосная…
Ух,
Марь Иванна.
Билет
на елку
в Кремль
не
мне
дала!
Марь Иванна.
Не смотри так,
как будто всех ненавидишь.
Раз, два, три, четыре…
Всего семь насчитал.
Татар.
Рахматулин, Сейфулин, Назаров, Измаил, Насыров…
Других не помню.
Евреи – я и рыжий грязнуля Фишман.
Силы неравные.
– Ты еврей!
– А ты татарин!
– Татарин лучше.
– Нет, еврей лучше.
– Нахалка бессовестная!
– Дура ненормальная!
А Наташа не пришла.
Заболела.
Я боялся до тебя дотронуться:
серые руки,
засаленная гимнастерка,
вечно в соплях.
Отец работал в овощной лавке.
Это мы с тобой
в первый раз
тайком
сбегали в синагогу.
Приключение.
Почти хулиганство.
Юра Гофбауэр – потомок шведов.
Мама говорит:
«Это интеллигентный мальчик.
Вы должны дружить».
Да мне и самому нравится.
Еще мама говорит:
«Кизя лысый потому,
что евреи в местечках
ермолок не снимали».
Наверное,
и спали в шапочках?
Наша немка,
кажется, неравнодушна
к моему папе.
– Was ist dein Vater von Beruf?
– Мой папа – инженер, —
говорю я,
чтоб не выделяться.
– Неправильно.
Твой отец – известный ученый.
Повтори по-немецки.
Я ее ненавижу.
Наталия Константиновна,
не дождетесь!
Папа наш,
а не ваш!
Дом на улице Казакова.
Вхожу в подъезд.
От Чиликиных выходят
две ухоженные дамы.
Слышу разговор.
И замираю.
Первая дама (интригующе):
– Догадайся,
кто живет
на 4-м?
(пауза)
Давид Брускин!
Помнишь?
Вторая дама:
– Давид…
Потрясающе красив.
(мечтательно улыбается)
– Каков был!
Папа «потрясающе красив».
А как же мама?
В восьмом классе появился боксер Ким.
Все брил верхнюю губу
в надежде, что усы вырастут.
Завидовал мне.
На переменке
Беня-директор
столкнулся со мной на лестнице:
«Усы в школе? Завтра же сбрить!»
Уроки танцев.
Господин из другого мира.
В смокинге.
С манерами.
Учит танцевать.
Танго, фокстрот, вальс.
Я в паре с девочкой Ниной.
Коса на левом плече.
Вот откуда у меня любовь к тонким талиям.
Когда перестал с тобой гулять,
у нас дома
раздался звонок.
Я взял трубку,
и услышал:
«Жид!»
Выглянул в окно.
Ты стояла со своей толстой подружкой-лягушкой в телефонной будке.
Напротив.
Знакомый
теплый свет
от абажура.
Ваза-русалка.
Часы с античным рельефом.
Мебель в стиле
увядающего модерна.
Влюбленные
Ревекка и Иосиф,
в латунной рамке
на стене,
смотрят друг на друга.
Не могут оторваться.
Теперь уже
в нашей квартире
на Малой Грузинской.
Рядом папа с мамой.
Молодые, счастливые.
Только поженились.
У мамы волосы светятся.
…если будешь любить меня так, как мне хочется, буду век тебе верна…
Помнишь,
врач по ошибке
поставил тебе
страшный диагноз.
Что ты сделала?
Пошла на рынок.
Купила продукты,
напекла пирогов.
И приготовила вкусный ужин.
Для нас,
для детей.
Папа
