Марко Вовчок - Евгений Павлович Брандис
Дружеские отношения с Шевченко стали для Марко Вовчка фактом не только личной, но и творческой биографии. Ее сказки, проникнутые освободительными стремлениями, чрезвычайно близкие по мотивам и художественным средствам к народному творчеству, конечно, не обычные обработки фольклорных сюжетов, а вполне самостоятельные произведения. Лучшие из них, и в том числе «Чортова пригода», являются жемчужинами украинской классической прозы.
Тургенев вспоминает, как Шевченко однажды показал ему «крошечную книжечку, переплетенную в простой дегтярный товар, в которую он заносил свои стихотворения и которую прятал в голенище сапога, так как ему запрещено было заниматься писанием».
Марко Вовчок не только видела, но и читала, «захалявные» книжки, привезенные поэтом из ссылки, читала сама и слышала из его уст стихи, по тем временам абсолютно запретные, рассматривала его «невольничьи» рисунки и только что выполненные офорты.
Шевченко ввел ее также в круг своих друзей и единомышленников. Тут были украинские и русские художники, поэты — Плещеев и Василий Курочкин, польские революционеры, товарищи Тараса по изгнанию — Зыгмунт Сераковский, Павел Круневич, Эдвард Желиговский. Последний внушил ей настоящий культ Мицкевича, которого она читала еще в Немирове, познакомил с польской народной поэзией, а позднее, когда они встретились снова в Париже, связал с революционными эмигрантами, будущими участниками восстания 1863 года.
Таким образом, Тарас Григорьевич Шевченко, всегда будивший поэтические струны ее души, был и идейным вдохновителем Марко Вовчка.
Она пережила своего великого друга почти на полстолетия, но в истории украинской литературы их имена стоят рядом.
ДЕЛА И ДНИ
Марковичи снимали квартиру в угловом доме — напротив типографии Кулиша. При малейшем затруднении Мария Александровна могла обращаться за помощью к Каменецкому. Привезенная из Немирова девушка-служанка Мотря несколько раз на день прибегала к нему со всякими поручениями и просьбами. Коротенькие записки, набросанные беглым торопливым почерком на листках почтовой бумаги, проливают свет на обстоятельства петербургской жизни Марко Вовчка.
Когда заболела Мотря, а вслед за ней слегла и сама Мария Александровна (по мнению врача, у нее было «что-то вроде тифа»), Каменецкий взял на себя попечение о всем семействе; вызывал доктора, доставал лекарства, приносил книги, забирал рукописи, отсылал корректуры, ходил за покупками, следил за расходами, стараясь по возможности снять с писательницы бремя бытовых забот.
Конечно, все было бы проще и легче, не будь Афанасий таким беспомощным и беспечным в житейских делах. В непривычных условиях он терялся и требовал к себе не меньшего внимания, чем шестилетний Богдан.
Каменецкий превратился в ангела-хранителя. Что бы ни случалось, он с готовностью спешил на выручку.
«Афанасий очень просит Вас указать Мотре, где живет портной, у которого сюртук, и научить Мотрю его вытребовать сейчас же, потому что нужен к 7-ми вечера». «Афанасий затрудняется, как доставить Василию Михайловичу его часы». «Придите, пожалуйста, Афанасий Вас хочет попросить о каком-то деле».
Богдась бесится от скуки — Данило Семенович уводит его в зверинец Зама на Екатерингофском проспекте. Богдась потерял калоши — Данило Семенович покупает новые. Мотре опять стало хуже — Данило Семенович посылает за доктором Галузинским.
«Что же Вы не идете, Данило Семенович? Мое хозяйство без Вас совсем приходит в упадок, хотя и господиня из меня не большая, по пословице: господиня! три городи — одна диня!»
«Потрудитесь, Данило Семенович, уведомить Макарова, что сегодня чтения не будет, потому что я чувствую себя нездоровою и не могу никого принять».
«Если можете, Данило Семенович, достаньте карету, мне хочется поехать за город. К тому же и Богдась сегодня целый день не был на воздухе. Впрочем, только в таком случае возьмите карету, если это будет стоить не дороже одного рубля — поездим не более двух часов. Если Вы поедете с нами, я буду очень рада. Вы будете наставлять кучера, куда ехать. У меня сегодня голова болит».
В Петербурге жили родственники писательницы: брат Валерьян — бухгалтер Департамента окладных сборов, и Митя Писарев, в ту пору студент-филолог, блистательно начинавший литературную деятельность в юношеских журналах. В «Подснежнике» он помещал переводы, в «Рассвете» вел литературно-критический отдел, напечатав за каких-нибудь полтора года около ста рецензий и несколько больших статей.
Юный Писарев, уже захваченный освободительными идеями, воспринял антикрепостнические рассказы Марко Вовчка как знамение времени. Он знакомил с ней товарищей по университету, горячо рекомендовал всем друзьям и, разумеется, постарался заинтересовать сочинениями «семейной знаменитости» редакторов журналов, в которых сам сотрудничал. Правда, то были не первые публикации, а перепечатки, неизменно сопутствующие успеху автора. «Подснежник» остановил свой выбор на «Сестре» (1859, № 10), «Рассвет» облюбовал «Институтку» (1860, № 2).
Таким образом, Марко Вовчок с самого начала становится писательницей для всех возрастов. С самого начала ее рассказы получили доступ в детскую и юношескую аудиторию. И в дальнейшем они верно служили и служат до сих пор воспитанию молодого поколения, внушая благородные чувства, отвращение к произволу и деспотизму.
Самым примечательным событием петербургской жизни Марко Вовчка было участие Тургенева в подготовке русского издания «Украинских народных рассказов».
Уже после того как 9 февраля было получено цензурное разрешение, Иван Сергеевич тщательно отредактировал авторские переводы и до такой степени улучшил первоначальный текст, что согласился выставить свое имя в качестве переводчика. Вполне возможно, что эта работа была им проделана в сотрудничестве с автором.
Чтобы обеспечить успех изданию, он написал и напутственное слово:
«Малороссийская читающая публика давно уже познакомилась с «Народными рассказами» Марка Вовчка, и имя его стало дорогим, домашним для всех его соотечественников. Чувствовалась потребность сделать его таким же и для великорусской публики, которая не могла быть вполне довольна появившимися переводами, носившими слишком явный отпечаток малороссийской речи. Взявшись удовлетворить этой потребности, пишущий эти строки поставил себе задачей — соблюсти в своем переводе чистоту и правильность родного языка и в та же время сохранить, по возможности, ту особую, наивную прелесть и поэтическую грацию, которою исполнены «Народные рассказы». Насколько удалась ему эта задача — в особенности ее вторая, труднейшая часть — остается судить благосклонному читателю».
Стоит только сопоставить окончательный текст с
