Паскаль Бонафу - Ренуар

Ренуар приезжает в Палермо. Случай сводит его с молодым художником Паулем Жонковским в отеле, где остановился Вагнер. Жонковский всюду следует за композитором, никак не может завершить его портрет, а в ожидании удобного случая готовит для его оперы макеты декораций. Он предложил поговорить с Вагнером о встрече с Ренуаром, если композитор, работавший над только что сочинённой оперой «Парсифаль», сможет выкроить время. Несколько дней спустя Ренуар получает записку с приглашением, где Вагнер сообщает: «Я могу уделить Вам только полчаса!» И Ренуар пишет портрет Вагнера, говорит о Париже, уверяет композитора, что аристократы духа поддерживают его творчество, что льстит мэтру, так как он был убеждён, что французы любят только музыку немецкого еврея Мейербера. Но неожиданно после двадцати минут позирования он вдруг поднялся и заявил: «Достаточно! Я утомился», — а взглянув на портрет, воскликнул: «Ах! Ах! Я похож на протестантского пастора!»

На обратном пути Ренуар проехал через Калабрию, и его потрясла царившая там нищета. В некоторых деревнях не было ничего съестного, кроме моркови. Они даже не знали о существовании спагетти. Ренуар без колебаний согласился написать портрет «бамбино» (малыша), когда его попросили об этом. А в одной из деревень в горах он обновил фрески в старой церкви, пострадавшие от сырости. «Я мало смыслил во фресковой живописи. У деревенского каменщика я нашёл несколько красок в порошке. Уж не знаю, будут ли они держаться».

В Неаполе, прежде чем сесть на корабль, идущий в Марсель, Ренуар отправляет телеграмму Дюран-Рюэлю. Ему необходимы 500 франков, чтобы он смог вернуться в Париж. А может быть, чтобы вернуться к Алине Шариго? Если она отправилась вместе с ним в путешествие по Италии, невозможно определить, когда она возвратилась. Не уехала ли она из Неаполя в то время, когда Ренуар отправился в Палермо писать портрет Вагнера? Или она села на парижский поезд, когда они уже приплыли в Марсель? Ответа нет… Алина мечтала выйти замуж, чтобы иметь детей. Трудно сказать, чувствовал ли себя Ренуар готовым к крикам младенца, бессонным ночам, пелёнкам… Что же касается матери Алины, то она вовсе не была уверена, что Ренуар, «этот голодающий бедняк с добрым сердцем», — лучшая партия для её дочери. Возможно, Алина и Пьер Огюст, чтобы принять окончательное решение после этого путешествия, решили расстаться на какое-то время…

Глава восьмая АЛИНА ШАРИГО, ЧЕННИНО ЧЕННИНИ

Несколько дней спустя после возвращения во Францию, 23 января 1882 года, Ренуар пишет Дюран-Рюэлю: «Я был в Эстаке, маленьком местечке вроде Аньера, только на берегу моря. Как там прекрасно! Признаюсь, что я с удовольствием остался бы там ещё на пару недель. Было бы грешно покинуть этот чудесный край, не привезя оттуда что-нибудь. А какая здесь погода! Весна с мягким солнцем, без ветра, что бывает редко в Марселе. Кроме того, я встретил там Сезанна, и мы работали вместе. Вскоре я буду иметь удовольствие пожать Вашу руку и показать Вам, что я привёз. Скоро на улицу Сен-Жорж должен прибыть ящик с холстами». У Ренуара была и другая причина остановиться в Эстаке. Он признался мадам Шарпантье: «Греясь на солнце и стараясь как можно больше увидеть, я надеюсь достичь величия и простоты старых мастеров». Не хотел ли он, прежде чем открыл ящик, полный холстов, прибывший на улицу Сен-Жорж, признаться, что манера его живописи изменилась?

В начале февраля Ренуар слёг от «жестокого» гриппа, перешедшего в пневмонию. Эдмон Ренуар срочно приехал к брату, хотя знал, что Сезанн заботливо ухаживает за больным. 19 февраля врачи признали, что его здоровье, наконец, вне опасности. Но нужно было окончательно оправиться от болезни. Врачи считали, что в его состоянии нельзя возвращаться в зимний Париж.

В это же время Ренуар узнаёт, что уже в течение нескольких недель Писсарро и Кайботт пытаются воссоздать их группу для проведения очередной, седьмой по счёту выставки. Это же подтверждает в своём письме и Дюран-Рюэль. 24 февраля Ренуар пишет ему решительный ответ: «Если бы Вы сами организовали такую выставку, возглавив её, и даже если бы она была на площади Бастилии или в другом ещё более неподходящем месте, я тут же сказал бы Вам: “Берите все мои картины, идите на риск”». При этом Ренуар выдвигает свои условия: «Я поддержал бы такую выставку, если бы в ней приняли участие Моне, Сислей, мадемуазель Моризо, Писсарро, но только они. Пять-шесть художников, включая неуловимого Дега, — этого было бы достаточно, чтобы выставка стала интересной художественной манифестацией. Но я могу поспорить, что Моне первым откажется от этой затеи. Следовательно, резюмируя, я формально отказываюсь участвовать в подобной комбинации, которой, впрочем, я не знаю». Два дня спустя он снова пишет Дюран-Рюэлю: «Я отправил Вам сегодня утром телеграмму следующего содержания: “Мои картины, находящиеся у Вас, — это Ваша собственность, я не могу Вам помешать распоряжаться ими, но их выставляю не я”. Эти несколько слов точно отражают мою позицию. Разумеется, я ни при каких условиях не соглашусь на “комбинацию Писсарро-Гоген” и ни на одну минуту не допускаю, чтобы меня включили в группу “независимых” художников. Первая причина — то, что я выставляюсь в Салоне, что едва ли согласуется с остальным. Таким образом, я отказываюсь и ещё раз отказываюсь. Теперь Вы можете выставить мои картины, принадлежащие Вам, без моей авторизации. Они Ваши, и я не имею права запретить Вам распоряжаться ими так, как Вы намереваетесь, если они представлены от Вашего имени. Только важно, чтобы было ясно всем, что это Вы, владелец картин, подписанных моим именем, Вы их выставляете, а не я. В этом случае в каталоге, на афишах, в проспектах и других рекламах для публики будет указано, что владелец моих картин — Дюран-Рюэль и выставлены они им, а не мной. Тогда я не окажусь “независимым” вопреки моей воле…»

Поскольку слабость и усталость исключали его немедленное возвращение в Париж, где он должен был бы участвовать в дрязгах, которые были ему ненавистны и раздражали его, Ренуар решает снова поехать в Алжир. 2 марта он предупреждает об этом своего друга Виктора Шоке: «Я только что переболел и медленно выздоравливаю. Я не могу передать, насколько добр и заботлив был Сезанн. Он готов был принести мне весь свой дом. Когда он собрался уехать в Париж, мы устроили у него вместе с его матерью грандиозный обед по случаю нашего расставания. Я вынужден пока остаться на какое-то время на юге: врач официально запретил мне возвращаться в Париж, но я не могу оставаться в одиночестве в Эстаке, поэтому я, вероятно, поеду на пятнадцать дней в Алжир; это меня сильно огорчает, так как я предпочёл бы вернуться в Париж». В результате, сняв в Алжире квартиру на улице Ла Марин, дом 30, Ренуар начал искать подходящие модели. «Это довольно сложно, так как можно легко ошибиться», — пишет он Дюран-Рюэлю и уточняет: «Мне нужно ещё несколько дней, прежде чем я приступлю к работе. Я трачу много времени на поиски моделей, а как только найду, то постараюсь написать как можно больше и привезти Вам довольно оригинальные портреты».