Паскаль Бонафу - Ренуар

В Алжире у Ренуара была и ещё одна тема для обдумывания: он часто вспоминал прелестную Алину Шариго. Постепенно он пришёл к убеждению, что его жизнь не будет без неё полноценной. Ренуару она напоминала «кошечку». «Возникает желание почесать её за ушами!» Он написал ей. Когда он вернулся в Париж, Алина встречала его на вокзале.

Ренуара насторожила реакция на два портрета, которые были приняты в Салон. Критика, похоже, не нашла ни в одном, ни в другом ничего, за что можно было бы упрекнуть художника. То, что писатель Жорис Карл Гюисманс утверждал, что для того чтобы найти «такую красочную палитру», следует «вернуться к старым художникам английской школы», понятно, ведь Гюисманс, в конце концов, его «сторонник». Но мнение критика Шасаньоля особенно поразило художника: «Невозможно представить себе ничего более очаровательного, чем этот белокурый ребёнок, чьи волосы ниспадают, словно шёлковая мантия, а голубые глаза светятся наивным удивлением». Но похвалы в адрес этого портрета Ирен Казн д’Анвер ничто по сравнению с потоком восторгов, адресованных портрету её младших сестёр, Алис и Элизабет. Хавард написал в «Ле Сьекль» 14 мая, что «их маленькие смеющиеся мордашки, белокурые волосы, заплетённые в косички, их розовое и голубое платья составляют настоящий букет, необычайно свежий и сверкающий». В той же статье критик заверяет, что «Ренуар определённо остепенился». Это обратная сторона медали. Вопреки всему, что Ренуар написал Дюран-Рюэлю, не начал ли он, помимо своей воли, отказываться от собственных убеждений в вопросе о том, каким должен быть художник? Не потому ли критика старается бережно относиться к Ренуару, что он написал портреты членов семьи крупного банкира Луи Казн д’Анвера, который заказывал свой портрет Леону Бонна, официальному художнику в полном смысле этого слова, а Луиза Казн д’Анвер позировала Каролюсу-Дюрану? Не принимают ли его за светского художника? Этого только не хватало…

До середины июля Ренуар находит свои «мотивы» в Шату, Буживале или Круаси. А летом он снова в Нормандии, в Варжемоне у Бераров, или в Дьеппе у Бланша. Но на этот раз Ренуар испытывает какую-то внутреннюю тревогу во всех этих местах, которые он посещал столько раз, чьи темы внимательно изучал годами, при свете, все нюансы которого ему знакомы. Ренуар в смятении: «Я больше не знаю, что я делаю; я растерян; я тону!»

Некоторые увидели в композиции его «Завтрака гребцов» дань уважения картине Веронезе «Брак в Кане»77… Чтобы писать “Брак в Кане”, нужно быть в состоянии благодати». Почему не поехать посмотреть другие работы Веронезе в Венеции?

Ренуар покидает Париж в конце октября. Его неожиданный отъезд удивил многих. Художник объясняет его просто: «Меня охватило страстное желание увидеть Рафаэля», — и делится планами относительно поездки: «Я начну с севера и буду спускаться к югу по всей Италии». Он прибыл в Милан в начале ноября. На него не произвёл особого впечатления собор78 «с его крышей в кружевах из мрамора, ерунда какая-то». Ренуара раздражал Леонардо да Винчи: «Его апостолы и Христос сентиментальны. Я вполне допускаю, что его бравые еврейские рыбаки были готовы рисковать своей шкурой за веру, но зачем делать при этом выражение глаз, как у жареного судака?» В Венеции, напротив, он был полон энтузиазма, очарован Дворцом дожей, «позолоченным несколькими веками солнца», как и собором Святого Марка с его мощными колоннами без лепных украшений. Там он открыл для себя Карпаччо,79 «художника со свежими и весёлыми красками». Подгоняемый холодом, он всё же успел зарисовать гондолу, Большой канал, Дворец дожей и площадь Святого Марка, а затем отправился во Флоренцию. Город показался ему унылым, он посещал там только музеи. Особенно его поразили скульптуры Донателло и живопись Рафаэля: «Трудно передать словами те чувства, какие я испытал перед “Мадонной в кресле”!» Не менее сильные эмоции охватили Ренуара и при виде фресок Рафаэля на стенах лоджий виллы Фарнезина80 и станц в Ватикане.81 Вскоре, «утомлённый мастерством Микеланджело и Бернини82 — слишком много одежд, слишком много складок, слишком много мускулов!», он отправляется в Неаполь. Его поразил там «Портрет папы Павла III» Тициана, с его «седой бородой и ужасным ртом». Но ещё большее впечатление на него произвели фрески Помпей: «…они (древнеримские художники. — Е. Н.) не утруждали себя теориями. Никаких поисков объёмов, а объёмы есть. И они умели добиваться великолепия столь малыми средствами!» На Капри ему попался под руку старый номер «Пти Журналь». Там сообщалось, что Антонен Пруст, назначенный министром изящных искусств, приказал купить работы Курбе, а также собирается представить Мане к ордену Почётного легиона. 28 декабря 1881 года Ренуар написал Мане: «Наконец у нас появился министр, который понимает, что во Франции существует живопись; и я ожидаю в следующих номерах того же “Пти Журналь” сообщения о присвоении Вам звания кавалера ордена Почётного легиона, что заставило бы меня рукоплескать на этом далёком острове. Надеюсь, что по возвращении в столицу я смогу приветствовать Вас как художника всеми любимого и официально признанного. Я полагаю, что этот министр, как мне кажется, интеллигентный и смелый, должен знать, что его портрет сделан для Лувра, а не для него. Я думаю, Вы не рассчитываете в моём письме найти хоть один комплимент. Вы — весёлый борец, не питающий ненависти ни к кому, подобно древнему галлу; и я люблю Вас за эту жизнерадостность, которую Вы сохраняете даже тогда, когда с Вами обходятся несправедливо. Я сейчас в прекрасной стране, но без особых новостей». И всё же одна важная новость настигла его при возвращении в Неаполь: он узнал, что в Палермо находится Вагнер, и поспешил туда, чтобы сделать хотя бы набросок портрета композитора.

Ренуар приезжает в Палермо. Случай сводит его с молодым художником Паулем Жонковским в отеле, где остановился Вагнер. Жонковский всюду следует за композитором, никак не может завершить его портрет, а в ожидании удобного случая готовит для его оперы макеты декораций. Он предложил поговорить с Вагнером о встрече с Ренуаром, если композитор, работавший над только что сочинённой оперой «Парсифаль», сможет выкроить время. Несколько дней спустя Ренуар получает записку с приглашением, где Вагнер сообщает: «Я могу уделить Вам только полчаса!» И Ренуар пишет портрет Вагнера, говорит о Париже, уверяет композитора, что аристократы духа поддерживают его творчество, что льстит мэтру, так как он был убеждён, что французы любят только музыку немецкого еврея Мейербера. Но неожиданно после двадцати минут позирования он вдруг поднялся и заявил: «Достаточно! Я утомился», — а взглянув на портрет, воскликнул: «Ах! Ах! Я похож на протестантского пастора!»