Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

Незадолго до «Нового мира» оно впервые появилось в уже упомянутом томе «Русского литературного архива».

Татьяна жаловалась матери, что не все ее письма попали в руки Маяковского: «…Получаю бесконечные телеграммы — писем нет, тоскую». Или: «Только что получила от Маяковского книги, а вслед телеграмму, что он не получает моих писем. Это совершенно непонятно…»

Если предположить, что Маяковский не сумел ответить на то или иное письмо, то пробел этот с лихвой восполнили телеграммы, число которых достигло двадцати пяти, в период с 3 декабря 1928 года по 3 августа 1929 года, да еще семь писем, отправленных поэтом с 27 декабря по 5 октября. Сведения эти опубликовал Роман Якобсон в том же «Русском литературном архиве».

Не прошло и трех месяцев со дня разлуки, как Маяковский снова появился в Париже — в феврале 1929 года…

Таким образом, к причинам, побудившим Маяковского так решительно отменить все города вслед за Харьковом в январе 1929 года, надо отнести, конечно, болезнь горла[42].

Но, пожалуй, превалировала нервозность, вызванная отсутствием писем от Татьяны Яковлевой.

Вторая встреча с Татьяной ожидалась им с нетерпением, которое трудно переоценить: Маяковский выехал в Париж на следующий день после премьеры «Клопа» (13 февраля 1929 года).

Невольно вспоминаются строчки:

Вы / к Москве / порвали нить. / Годы — / расстояние. / Как бы / вам бы / объяснить, / это состояние? / («Письмо товарищу Kocтpoвy…») / Я все равно / тебя / когда-нибудь возьму — / одну / или вдвоем с Парижем. / («Письмо Татьяне Яковлевой»)

Теперь становится понятным душевное состояние Маяковского а те дни.

Уместно вспомнить, что, когда я впервые явился к матери Татьяны ― Любови Николаевне Орловой, меня поразила растерянность, с которой она, а точнее, они (мать и отчим) отнеслись поначалу к гостю (я ведь пришел без телефонного звонка и оказался первым человеком, заинтересовавшимся ее дочерью, стихами и всем тем, что помогло бы расширить круг сведений о поэте, отыскав эту семью в другом городе и мать Татьяны под другой фамилией: Орлова — по третьему мужу).

К тому времени в «Новом мире» уже было опубликовано стихотворение «Письмо Татьяне Яковлевой». Однако они сказали, что ничего не знают. Если даже предположить, что журнала Орловы действительно не читали, то они не могли не знать стихов, ибо Татьяна послала два беловых автографа двух стихотворений из Парижа в ноябре 1928 года.

Возможно, что им вспомнилось предупреждение Татьяны никому не показывать рукопись, пока стихи не появятся в печати, а может, были и иные, более сокровенные причины. Сам визит мой через тридцать лет после описываемых событий, конечно, не мог не взволновать и не насторожить их.

Я процитировал несколько строф из обоих стихотворений: «Письмо Татьяне Яковлевой» и «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви».

В дальнейшем я встречался с Орловыми в Куйбышеве неоднократно, и у нас завязалась переписка.

В тринадцатом томе полного собрания сочинений на странице 126-й в письме Маяковского из Парижа в Москву (1928 г.) он просит Л. Ю. Брик: «…Переведи, пожалуйста, телеграфно тридцать рублей — Пенза, Красная улица, 52, кв. 3 Людмиле Алексеевне Яковлевой».

Выход этого тома помечен 1961 годом. Казалось бы, сотрудники библиотеки-музея В. В. Маяковского после опубликования стихотворения должны были заинтересоваться адресатом.

Но, увы, сотрудники библиотеки-музея в Гендриковом, с которыми я беседовал по этому поводу, этого не сделали.

Тогда-то мне пришлось самому включиться в розыск.

Побывав дважды в Пензе, я сложными, окольными путями узнал о переезде Л. А. Яковлевой в другой город и о том, что она сменила фамилию по новому мужу. Впоследствии обнаружились «неточности» — в комментариях XIII тома — там сказано, что это имя принадлежит матери Татьяны, тогда как на самом деле имелась в виду ее сестра Людмила (они ее звали Лилей).

Фамилия же матери — Орлова — впоследствии была обнаружена в музее в одной из записных книжек поэта,

В XIII томе есть и другая «странная» описка. Там говорится, что «Татьяна выехала из Пензы в Париж по вызову отца». На самом деле ее вызвал дядя, о котором я упоминал выше. Отец же развелся с женой, покинул Пензу после первой мировой войны и очутился в США, где через четверть века встретился с дочерью Татьяной.

Вернемся к поездке по Украине.

Поздней осенью 1926 года поезд привез нас в Полтаву.

На горе раскинулся, весь в зелени и огнях, красавец город. Лишь только пролетка тронулась, возница разговорился. Я спросил о здании, оставшемся внизу, у вокзала:

— Это, вероятно, клуб?

— Железнодорожный. Красивый, новый и знаменитый.

— Чем же он знаменит? — заинтересовался Владимир Владимирович. И возница рассказал, как три года назад кондуктор товарных поездов станции Полтава товарищ Терещенко приобрел облигации шестипроцентного займа и, не веря в свою фортуну, сдал их под ссуду в горфинотдел.

Держа в руках газету с таблицей, работник Учпрофсожа Скляренко спросил у Терещенко, нет ли у него с собой номеров облигаций. Кондуктор невнятно пробурчал что-то и бросил записную книжку: мол, не приставай, отвяжись.

Скляренко проверил таблицу и обнаружил выигрыш:

— Сто тысяч рублей!

Все завертелось, закрутилось. Право на получение выигрыша кондуктор потерял, так как просрочил выкуп облигаций. ВУЦИК разрешил ему выплатить, в виде исключения, 2 тысячи рублей. Остальную сумму передали Учпрофсожу на постройку клуба и больницы. На закладку зданий приезжал из Харькова Г.И. Петровский.

Шло время. Однажды Владимир Владимирович обратился ко мне с вопросом:

- «12 стульев» Ильфа и Петрова читали?

— Недавно прочел.

— Помните, там клуб?

— Конечно, помню.

— А Полтаву помните?

— А какая связь? — удивился я.

— У Ильфа и Петрова клуб выстроен на найденные ценности, а в Полтаве — на выигрыш. В романе талантливая ситуация, но придумана, а в Полтаве реальные деньги и реальный клуб.

Я стал соображать: Ильф уже тогда сотрудничал в «Гудке». Клуб железнодорожный? Значит, он об этом, безусловно, знал. Полтавский клуб явился, вероятно, одним из источников для финала «12 стульев».

Еще в конце июня Маяковский дал согласие выступать в Донбассе и Харькове в конце июля 1927 года, с тем чтобы отсюда перебраться в Крым,

В июле ударила жара, и он заколебался. Я находился тогда в Севастополе и получил от него телеграмму из Москвы: «Считаю бессмысленным устройство лекции Харькове летом точка Предпочитаю лекции Луганске осенью точка Сообщите дни лекций Крыму точка Прошу отменить перенеся осень лекции Харькове Луганске точка Если отменить невозможно телеграфируйте срочно выеду Маяковский».