Владимир Сухомлинов - Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания

– Так не срами же своей бригады!

– Постараюсь, ваше превосходительство!

Я поехал дальше. Поведение этого человека было весьма показательно: он жил, воображая, что погромы одобряются правительством, так как истинно русские люди, объединенные в «Союз русского народа» и поставлявшие в первую очередь царских чиновников, натравливали одну часть населения на другую.

Когда, например, высокочтимый Платон, ректор духовной академии, живший в братском монастыре на Подоле, с крестом в руках вышел на улицу и умолял буйствующую чернь прекратить разгром, эти люди поняли, что их так благословляют. Пьяные грабители устилали целыми кусками материй путь, по которому шел высокопреосвященный! И погром продолжался. А враждебная правительству пресса распространяла во всей стране, будто бы высокопреосвященный раздувал религиозный фанатизм масс.

Я считал, что прежде всего моею обязанностью было восстановить нормальную жизнь города, снять с него тот гипноз, который явился следствием пережитых страхов и волнений. Я был уверен, что водворение порядка и спокойствия в Киеве отразится успокоением и во всем крае. Так оно и оказалось на самом деле.

На всех улицах расклеены были мои короткие заявления: «Вступил в управление краем и никаких беспорядков не допущу». Эти несколько слов своею категоричностью произвели сильное впечатление. После этого «ультиматума» всем стало ясно, что объявилась власть, уверенная в своей силе и без всяких многословий откровенно заявляющая, что не станет церемониться с теми, кто будет пытаться нарушить порядок.

В результате один за другим стали открываться магазины, на улицах показались люди. Трамвай стал ходить исправно, начали функционировать водопровод и электрическое освещение.

Чтобы дать национальному чувству серьезное, объединенное направление и вместе с тем восстановить течение нормальной общественной жизни, я вызвал к себе антрепренера оперного городского театра Брыкина и предложил ему открыть спектакли, поставив для начала в ближайшее воскресенье «Жизнь за царя». Он начал мне объяснять, что ставить эту оперу по политическим соображениям совершенно невозможно. Я ему посоветовал сделать так, как рекомендую, ибо мои основания серьезнее его панических опасений. Спектакль состоялся при полном сборе, театр был переполнен, публика требовала исполнения гимна неоднократно. Явившись ко мне в ложу, Брыкин сиял и четыре раза после того в течение зимы 1905–1906 годов ставил ту же оперу и с таким же успехом. Жизнь стала налаживаться.

Что миролюбиво настроенная публика отнеслась ко мне с доверием, одним из доказательств, среди многих других, было то, что в течение 1904 года число жителей в Киеве увеличилось всего на две тысячи человек, тогда как в 1905 году это увеличение превысило двенадцать тысяч и притом лишь приливом извне.

Следующие за сим три года в Киеве были для меня тяжелыми учебными годами, преисполненными задач, о повседневности которых я до того не давал себе отчета.

Для меня, воспитанного в духе солдатского призвания и подготовленного исключительно к вопросам, касающимся военного дела, несравненно большим и тяжелым бременем явились последствия японской войны, поскольку они касались армии, нежели дела политические и социальные. Каждая войсковая часть, возвращающаяся с войны, каждый человек, каждая вдова офицерская давали мне возможность видеть и убедиться, что русская армия поражена в своем основании.

Волнения, погромы, грабеж в городах и деревнях, точно так же, как и покушения на высший и низший чиновный люд, который служил верно царю, – в той степени их опасного развития, какого они достигли в последнее время, – все это было для меня непостижимо, вследствие того, что хозяйственные, социальные и политические взаимоотношения не были мною изучены в отдельности.

Мне казалось, что следует более заняться крамолой, испытывающей свои силы в борьбе с царизмом, что ее необходимо побороть, чтобы сохранить самодержавие в его старом, блестящем положении.

Чем глубже я вникал в суть политического управления, тем сильнее чувствовалось мною недомогание нашей государственной и общественной жизни и, в связи с этим, и сознание громадной опасности положения, в котором находился царь. Крупные ошибки и слабость нашей системы административной организации очень скоро стали мне выясняться.

В течение моего трехлетнего управления краем в должности киевского губернатора перебывало четыре человека. Застал я на этом посту П.С. Савича, стремившегося не выходить из колеи своего пути по службе в военном ведомстве. Драгомиров взял его из Харькова, где он был у меня начальником штаба 10-й кавалерийской дивизии.

В сентябре 1906 года нашелся ему заместитель, а Савич назначен был начальником штаба Иркутского военного округа. Этот заместитель, генерал инженерных войск Веретенников, петербургский домовладелец и гласный городской думы, пробыл в должности не более двух месяцев.

Тот, кто посоветовал Столыпину посадить в Киев Веретенникова, совершил непростительную ошибку. Я хотел, чтобы киевский вице-губернатор Лихачев принял должность губернатора. Все, чего я в Киеве добился в отношении доверия к правительственной власти, честных забот ее о защите всех лояльных верноподданных царя без различия убеждений и вероисповедания, – все это назначением Веретенникова было поставлено на карту.

Погромное настроение стало вновь пробуждаться.

Вскоре после приезда Веретенникова в Киев, в сентябре 1906 года, целый ряд его некорректностей привел киевлян в изумление. Он не только симпатизировал «Союзу русского народа», но и носил на груди знак этого союза. В своей вступительной речи он требовал от чиновников, чтобы они вступали в партии, признающие лишь самодержавие. Несомненно, тщетное и сильно запоздалое пожелание. С Подола толпой приходили к нему бунтарские элементы, которым он раздавал деньги, выданные мной ему для помощи нуждающимся вдовам и сиротам. Однажды, когда полиция обнаружила запрещенное собрание, он посадил в тюрьму всех собравшихся участников его, не сообразив того, что для подобных массовых арестов не было надлежащих помещений. Ему пришлось весьма спешно всех их освободить и тем доподлинно подтвердить всю слабость такой власти. Результаты всего этого не заставили себя долго ждать: полиция распустилась, потеряла охоту к своей службе, и всюду гидра революции стала выставлять свои головы. С этим господином я не поцеремонился. В личном докладе Столыпину я ходатайствовал об удалении его из-под моей власти. Его назначили костромским губернатором. Там ему свернули шею его же сотрудники, зная привычку его подписывать не читая все, что ему представляют; правитель канцелярии губернатора использовал это его свойство: в один прекрасный день Веретенников не читая подписал прошение о своей собственной отставке!