Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 12

По истечении месяца я решился покинуть дом Жан-Батиста Аллегранти. Мне там было хорошо, я пользовался там полными одиночеством и спокойствием, необходимыми мне для изучения Гомера, но больше уже не мог. Его племянница Мадлен, очень молодая, но уже оформившаяся, красивая и умная, сильнейшим образом отвлекала мое внимание при встречах, когда желала по утрам мне доброго дня, когда заходила по нескольку раз в мою комнату, чтобы узнать, не нужно ли мне чего. Ее присутствие, ее маленькие любезности меня соблазняли. Лишь мое опасение этого соблазнения защищало ее от моей атаки. Эта девушка стала впоследствии знаменитым музыкантом.

Итак, я съехал от ее дядюшки, сняв две комнаты у некоего буржуа, у которого была некрасивая жена и никаких племянниц. Магдалена Аллегранти стала первой актрисой Европы и по сей день благополучно здравствует. Она живет со своим мужем на службе у Выборщика Саксонского.

В моем новом жилище я прожил спокойно только три недели. Граф Стратико прибыл во Флоренцию вместе с шевалье Морозини, своим учеником, которому исполнилось тогда восемнадцать лет. Я не мог уклониться от того, чтобы повидаться с ним. Нога, которую он сломал, еще не окончательно зажила, и он не мог выходить со своим учеником, который, будучи подвержен всем порокам юности, заставлял его все время опасаться каких-либо несчастий. Он меня просил постараться привязать его к себе и стать, если это необходимо, компаньоном его развлечений, чтобы не пускать его одного туда, где он сможет найти дурную и опасную компанию.

Это прервало мои занятия и подорвало мою систему мирной жизни, я должен был из сентиментальных побуждений стать компаньоном дебошей молодого человека. Это был безумец, который не любил никакой литературы, ни порядочного общества, ни здравомыслящих людей: вскочить на лошадь, чтобы загонять ее, скача во весь опор, не боясь самому убиться, пить всевозможные вина до потери рассудка и грубо развлекаться с продажными женщинами — были его единственные страсти. Он держал местного слугу, который заодно был обязан поставлять ему ежедневно какую-нибудь девушку или женщину, которая в городе Флоренции не была бы известна как публичная женщина. За те два месяца, что он провел в Тоскане, я двадцать раз спасал ему жизнь; я изнемогал, но чувство обязательности не позволяло мне его покинуть; что касается затрат, я был не причем, так как он хотел все время платить сам, и по этому поводу мы частенько горячо спорили, потому что, сам все оплачивая, он требовал, чтобы я пил наравне с ним и занимался вместе с ним любовными утехами, либо с той же девицей, либо с другой; но по этим двум статьям я соглашался лишь в половинном размере. Лишь в Луке, куда мы заявлялись послушать оперу, он часто приводил с собой двух танцовщиц, одна из которых могла пленить и самых разборчивых. Шевалье, который, по своему обыкновению, раз слишком напился, смог воздать ей лишь малой справедливостью, но я за него отомстил, и, поскольку она приняла меня за отца этого сони, она сказала, что я должен дать ему лучшее воспитание.

После его отъезда, который случился, поскольку его гувернер окончательно выздоровел, я возобновил свои занятия, приходя, однако, каждый день ужинать к танцовщице Дениз, которая, оставив службу у короля Прусского и даже театр, удалилась во Флоренцию, где, возможно, живет и до сих пор. Она была примерно моего возраста, но, несмотря на это, вызывала еще любовные желания. Ей давали только тридцать лет, она обладала детской грацией, которая ее не портила, держалась по-дружески, была умна и держалась очень хорошо. Кроме того, она поселилась совершенно чудесно, на площади над первым кафе Флоренции, с балконом, на котором в жаркие ночи можно было пользоваться свежестью, услаждающей душу. Читатель может помнить, каким образом я стал ее другом в Берлине в году 1764. Когда я встретил ее в тот момент во Флоренции, наше былое пламя снова разгорелось. Главной квартиросъемщицей дома, где она жила, была та Бригонци, которую я встретил в Мемеле в тот год, когда направлялся в Петербург. Эта дама Бригонци, которая претендовала на то, что я якобы любил ее двадцать пять лет назад, часто поднималась к своей жилице вместе с маркизом Каппони, своим старым возлюбленным, мужчиной весьма любезным и украшенным многими наградами. Видя, что он со мной с удовольствием разговаривает, я облегчил ему возможность завязать со мной знакомство, зайдя к нему с визитом, который он мне вернул, оставив мне свою карточку. Он представил меня своему семейству, пригласил обедать, и это был первый день, когда я облачился со всей элегантностью и со всеми моими украшениями. Я познакомился у него со знаменитым любовником Кориллы, маркизом Женнори, который привел меня в дом Флоренс, где я не смог избежать своей судьбы. Я влюбился в мадам XX, вдову, еще молодую, литературно образованную, довольно богатую и знакомую с обычаями разных народов, проведшую шесть месяцев в Париже. Эта несчастная любовь сделала для меня неприятными последние три месяца, что я провел во Флоренции.

В это время прибыл граф Медини; это было начало октября, он не имел денег, чтобы заплатить возчику (веттурино), и вынужден был здесь остановиться. Он поселился у ирландца, бедного, несмотря на то, что всю жизнь тот был мошенником, и написал мне, умоляя прийти и избавить его от сбиров, которые окружили его в его комнате и собираются вести в тюрьму. Он говорил мне, что нет необходимости, чтобы я заплатил, но чтобы я дал только поручительство, заверяя, что я ничем не рискую, потому что он уверен, что будет в состоянии заплатить в течение нескольких дней.

Читатель может вспомнить причины, по которым я мог не любить этого человека, но, несмотря на это, я не нашел в себе силы не прийти ему на помощь, решившись даже поручиться за него, если он покажет мне, что вскоре сможет сам заплатить. Впрочем, сумма, как я думал, не должна была быть слишком велика. Я не понимал, почему сам трактирщик не мог оказать ему эту услугу. Но я все увидел и понял, как только вошел в его апартаменты.

Он встретил меня, бросившись обнимать, прося все забыть и выручить его из трудного положения. Я увидел, войдя туда, три пустых чемодана, потому что все вещи, что в них лежали, были разбросаны по комнате, его любовницу, которую я знал и которая имела основания меня не любить, его сестру, которой было одиннадцать или двенадцать лет и которая плакала, и его мать, которая ругалась и проклинала его, на чем свет стоит, называя Медини мошенником и говоря, что она пойдет в магистрат, чтобы заявить, что ей не позволили забрать ее платья и платья ее дочерей за его долг возчику. Я сразу спросил у хозяина, почему он не сделал поручительства, при том, что, имея у себя этих людей и все их имущество, он ничем не рискует. Хозяин ответил, что все то, что я здесь вижу, недостаточно, чтобы оплатить возчика, и что он не желает более держать в своем доме этих вновь прибывших. Пораженный тем, что всего, что я вижу, недостаточно, чтобы покрыть долг, я спросил, сколько же он составляет, и увидел запредельную сумму, подписанную самим Медини, который оставался спокойным, предоставляя, чтобы я сам разбирался. Сумма составляла 240 римских экю; но я не был уже столь удивлен, когда узнал, что этот возчик ему служил уже шесть недель, перевозя его из Рима в Ливорно, затем в Пизу, затем по всей Тоскане, и везде его содержал. Я сказал Медини, что возчик не может принять от меня поручительство на столь значительную сумму, но даже если он будет столь глуп, что примет, я ни за что не решусь его дать. Медини говорит мне пройти с ним в другую комнату, заверив, что он меня убедит. Два стражника хотели пройти туда вместе с нами, справедливо указывая, что должник может убежать через окно; я заверил их, что я его не пущу, и они разрешили пройти одним, и в этот момент пришел возчик, который, поцеловав мне руку, сказал, что если я поручусь за графа, он оставит его на свободе и даст мне три месяца на уплату долга. Этот возчик был тот, который увозил меня из Сиены вместе с англичанкой, которую соблазнил француз-комедиант.