Николай Храпов - Счастье потерянной жизни - 3 том

От самого начала и до конца участвовала в работе христианского студенческого кружка в Петербурге; сопровождала в миссионерских поездках братьев; служила в бытовых нуждах; сотрудничала с дорогими моими отцами и братьями Марцинковским, Каргелем, Прохановым, Чекмаревым, книгоношей Деляковым и многими другими. Одним была матерью, другим — сестрой. С ними вместе и мерзла и мокла; одних спасала от голода, с другими — голодала; вместе радовалась, вместе и плакала и, наконец, вместе пошла страдать. Тебе, наверное, хочется узнать, имя мое? Я догадываюсь и отвечаю: для тебя я — мать.

Некоторых, из перечисленных мною, ты еще, может быть, встретишь, о некоторых услышишь, у них так же, как и у всех нас, наряду с подвигами веры, были и ошибки, промахи. Когда поднимет тебя Господь и укрепит, ты возьми от них самое чистое, святое и неси его дальше, а с ошибками и немощами поступи, как Господь.

Если кто-нибудь из них, при знакомстве с тобой, узнает и спросит обо мне, ответь им, что как я жила, так и умерла, оставшись для них матерью и сестрой. Время моего отшествия настало, дай я тебя поцелую как сына — такого, какой ты есть — и… до свидания!…

— Павлуша, ты ко мне? — ласково взяв его руки, тихо проговорила ему знакомка.

Павел взглянул на старицу: седые, как лунь, волосы ее были гладко причесаны и по-старинному прикрыты сзади чепцом, глаза плотно закрыты, уста тихо шевелились в молитве.

— Нет… я… потом… объясню… — растерянно ответил юноша, не зная, как скрыть крайнее смущение, и вышел на улицу. Клубы ворвавшегося пара скрыли Павла от знакомой.

— Скажи мне, дитя мое, ты живешь с ним? — спросила старица после некоторой паузы, оставшись наедине с больной знакомкой Владыкина.

— Нет, мать, позвольте мне называть вас так, как называл он, — ответила больная. — Но он зажег во мне такую любовь, какой я никогда не знала. Вот он ушел, а я не страдаю, потому что он оставил мне нечто несравненно лучшее, чем сам, мне только хочется, чтобы это, нечто лучшее, было моей душой ощутимо на всяком месте. Это нечто очень похоже, как я представляю, на вашего Спасителя, о котором он мне много говорил.

— А ты хочешь, дитя мое, узнать Его, получить и постоянно ощущать?

— О да, конечно, ведь дни мои уже сочтены, но где и как найти Его? — ответила больная.

— Идти никуда не надо. Вот здесь, на этом месте, я сейчас преклоню колени, а от тебя нужно всего только несколько слов, но от глубины души и с верою: Спаситель мой, прости меня, — научила старица.

— Прости меня!…Павлушин Спаситель… и мой!…

Проснулась она в полночь. Неизъяснимым счастьем горели ее глаза, всю ночь в сладком видении, она как малое дитя пробыла в объятиях Спасителя. На душе было так легко-легко; хотелось вскочить и бежать, рассказывая о полученной радости. Она рванулась, подпираясь локтями, но, едва приподнявшись над подушкой, упала в полном бессилии, потрясаемая приступом надрывного кашля. Девушка умирала от скоротечной чахотки, но умирала счастливой, не одинокой.

* * *

Несколько дней Владыкин не показывался в поселке нигде, несмотря на то, что ласковое весеннее солнце так манило на приятное свидание с ним и со всей оживающей природой. В конторе он молчал на все реплики и комплименты в его адрес, а в общежитии закрывался и впускал только товарищей. В конце недели, придя с завтрака, в своей комнате он застал Танюшку, она с усердием скоблила и мыла пол и окна, так как приближалась Пасха. По распоряжению начальства, ей вменили в обязанность содержать чистоту в общежитии и в одной из контор совхоза. Владыкин, войдя, тихо прошел и лег на свою койку, стараясь ничем не помешать девушке в уборке. Вся картина пережитых Танюшкиных страданий предстала пред ним вновь так, как ему передала одна из конторских сотрудниц, бывшая в тот момент ее защитницей. Девушка не заметила, как зашел и лег на койку Павел и, продолжая уборку окон, тихо запела:

Не тоскуй ты, душа дорогая,

Не печалься, но радостна будь;

Жизнь, поверь мне, настанет другая,

Любит нас наш Господь, не забудь.

Не печалься в тяжелые годы,

Пусть не ропщут на бремя уста,

В жизни часто бывают невзгоды,

Но надейся на милость Христа…

— закончила она этими словами пение…

— Ох! Смотри-кось, вы когда же вошли, а я и не слышу, — спохватилась она, увидев Павла.

— Пой, пой, Танюшка, — ответил он ей, увидев ее смущение. Затем уже тихим голосом добавил: — когда-то и я это пел, пел громко, со слезами, с вдохновением пел для себя и для других, а теперь умолк; но песнь все равно не умолкает, хоть слабеньким голосочком, но поется. Пой, не переставай, — закончил он шепотом, глядя в ее кроткие, по-девичьи стыдливые, глаза.

— Да вы чего-то, кажись, говорите мне, я замечаю по губам, а я ведь ничего не слышу. Мне вот по ушам-то очень больно стегали, с этих пор я только говорить умею, а уж слышать-то не слышу. Ой, да что ж я, забылась ведь…

С этими словами она просто, без смущения, достала из-за пазухи записочку и подала Павлу со словами:

— Умерла моя мать-то вчера, да просила передать тебе записочку, а я ведь неграмотная, не знаю, чего тута, читай!

"Дитя мое! Я закончила свое течение… Иду к моему Искупителю… Ты единственный, кому я открываю свою сокровенную тайну, какую хранила от девичьих лет до старости — иметь сына. Но во всю жизнь не могла представить себе его образа и встретить такого. Сознаюсь, что только при встрече с тобой, мое воображение было полностью удовлетворено, особенно, когда ты, неожиданно для себя и меня, назвал меня матерью. Пусть другая мать родила тебя, пусть другие воспитывали, я встретила тебя, еще обложенного повивальными нечистотами (Иез.16:6), но сознаюсь, что ты именно тот, кого мне так хотелось иметь сыном, пусть даже сыном старости моей. Я не родила тебя, но всю жизнь вынашивала в сердце моем и в желаниях моих, именно такой образ. Не буду, умирая, ревновать, но буду очень рада, если взгляды многих матерей успокоятся на тебе, и многие окажутся, утешенными тобой. Пусть это — будет одним из назначений твоих от Бога.

Отходя к Господу, именно этими словами, я благословляю тебя. Обрадую тебя: в тот памятный вечер, неожиданно для себя и не сознавая того сам, но, как видно, предначертанием Отца Небесного, ты приобрел сразу духовную мать и сестру. Твоя любимая… умерла христианкой. Танюшка остается одна. Пусть она собою напомнит тебе, что наивысшее счастье Бог открывает в потерянной ради Него жизни. Мать".

— Чего? — спросила Татьяна, видя, как крупные слезы катились из глаз Павла, — то-то и я вчерась обплакалась вся по ней, когда ее на погост-то повезли.