Хайнц Шмидт - С Роммелем в пустыне. Африканский танковый корпус в дни побед и поражений 1941-1942 годов

Вдруг машина майора дернулась и завалилась на бок. Теперь я остался один в этом аду. Впереди я не видел ничего, кроме орудийных вспышек.

Неожиданно я почувствовал резкий толчок, скрежет и шипение – моя машина замерла на месте. Я увидел прямо перед собой окоп, выпрыгнул из машины и нырнул в щель. Мой шофер выпрыгнул одновременно со мной, но не успел он лечь на землю, как вдруг вытянулся в струнку и застыл, потом повернулся вокруг своей оси и грохнулся на землю.

Я плотнее прижался к груди матушки-земли. Я, без сомнения, оказался на передовой позиции, оставленной защитниками Сиди-Резей.

Я осторожно поднял голову. Куда подевалась вся та прорва автомобилей, следовавших за мной?

Бог мой, они все встали!

А где мой шофер? Жив ли он?

Он лежал рядом – убитый наповал.

Все скопище нашей техники стояло позади меня. Позже я узнал, что шоферы машин сначала колебались и раздумывали, что им делать, но, увидев, что все офицеры один за другим повалились на землю, заглушили двигатели. Но лейтенант был еще на ногах. Увидев его, они приободрились и, услыхав приказ продолжать наступление, снова пошли вперед. За этот подвиг лейтенант был награжден Рыцарским крестом.

Я совершил ошибку, подняв голову, – меня заметили. Снаряды стали рваться совсем рядом. Я понял, что стреляли в меня. С каждым разрывом я все сильнее вжимался в землю. К счастью, щель была довольно глубокой. Вдруг до моих ушей донесся вибрирующий звук, за которым последовал взрыв. Я очень хорошо знал, что это такое. Звук повторялся снова и снова. Это были минометы!

Теперь я не сомневался, что участь моя решена. Во рту у меня пересохло, губы запеклись. Я вспомнил о доме. Так вот где мне суждено встретить смерть – в грязной африканской канаве. Впрочем, чем я лучше полковника, или майора, или моего шофера, философски подумал я. Майор тогда был ранен, но выжил; в конце войны я встретил его в Италии.

Неожиданно что-то очень сильно ударило меня ниже спины, и в ту же самую минуту на голову обрушилась лавина песка. Я понял, что ранен. Но тут вдруг на меня снизошло странное спокойствие. Разве смерть что-нибудь значит?

Огонь неожиданно утих. Некоторое время – трудно сказать сколько – я лежал без движения. Потом осторожно пошевелил одной ногой, другой. Правая нога болела, но двигаться я мог. Позвоночник, тазовая и бедренная кости, по-видимому, были целы. Меня беспокоила только неприличная рана в ягодице.

Что же теперь будет? Что, если противник пойдет в атаку и обнаружит меня? Я не мог отделаться от мысли об австралийских штыках. Но кто там в окопах противника – австралийцы? англичане? южноафриканцы? новозеландцы?

А почему наши войска прекратили наступление? И где наши танки?

Словно в ответ на мой вопрос над головой засвистели снаряды. Стреляли позади меня. Наш огонь теперь значительно превосходил в силе ответную стрельбу противника. Трещали легкие зенитки. Грохот и рев танковых пушек становился все громче и ближе. Когда этот рев раздался совсем рядом, я вскочил на ноги.

– Вот один из них! – рявкнул солдат из моего собственного полка, прыгнув на меня.

Ощутив странное сочетание ярости и облегчения, я заорал на него:

– Идиот!

Он заколебался, но тут же узнал меня, обрадовался, заулыбался и побежал дальше. Хромая, я пошел за ним.

Британские танки горели, их пушки молчали. Другие разворачивались и неслись с поля боя мимо южноафриканских машин. Наши танки преследовали их. В некоторые из них попадали снаряды из южноафриканских пушек, но лобовая броня выдерживала удар, и они отскакивали. Большое число южноафриканских пушек было еще не готово к бою. Некоторые из них, вместо того чтобы быть вкопанными землю, стояли на своих станинах. Вполне возможно, это были поврежденные или непригодные для стрельбы орудия, но даже такие пушки могли выглядеть более угрожающими, если бы их расположили так, как будто они готовы отразить нашу атаку.

На позициях южноафриканцев царил невообразимый хаос. Наши танки и пехота крушили все подряд. Вскоре наши солдаты ворвались в штаб бригады и взяли в плен бригадного генерала. После этого танки выстроились двумя колоннами и принялись давить вражескую пехоту – солдат из полка Боты и южноафриканских ирландцев. Трансваальские шотландцы располагались севернее, и с ними расправились позже. Но еще до окончания битвы южноафриканцы были атакованы со всех сторон сразу и не знали, как им отбиться.

Из-под обломков, из-за горящих танков и грузовиков и молчащих орудий стали вылезать вражеские солдаты и с поднятыми вверх руками подходить к нам. Другие изрыгали проклятия, глядя на горы стреляных гильз – боеприпасы у них кончились. Санитары перевязывали бесчисленных раненых.

Я велел нашим врачам и санитарам помочь им. Довольно много наших людей отправились исполнить мое приказание. Южноафриканский офицер пожаловался мне, что им не хватает бинтов для перевязки раненых, но я молча показал на свою позорную рану. По ноге текла кровь, промочившая форму. Я с удивлением посмотрел на свою объемистую плащ-палатку, которую надел перед тем, как отправиться в бой. Она накрывала меня, пока я лежал в щели. Я насчитал в ней двадцать четыре дырки – одни из них были аккуратными и круглыми, другие – с рваными краями. У нас тоже не хватало обмундирования и медикаментов после этого боя.

На закате меня наконец перевязали и дали чашку горячего чая. Я спал эту ночь лежа на животе в своем собственном грузовике. Вокруг валялись убитые, раненые и пленные. Многие южноафриканцы сбежали под покровом темноты. Другие были слишком истощены, чтобы отправиться ночью пешком в неизведанные просторы пустыни.

Ночь прошла, и первые лучи солнца осветили хаос, царивший у Сиди-Резей. Обломки танков и орудий еще дымились. На земле лежали солдаты, чьи глаза уже никогда не увидят восхода солнца.

Мы построили пленных в колонны, и они двинулись на север, сопровождаемые несколькими автомобилями и подразделениями наших войск. Первые шесть миль пути я ехал рядом с одной из колонн. Неунывающий немецкий обер-фельдфебель по имени Таудт, насмехаясь над пленными, запел: «Мы на линии Зигфрида вывесим свое белье…» Офицеры из колонны пленников смотрели на него с укоризной. Но шедшие за ними солдаты, не испугавшись этого, иронически заулыбались. Кто-то подхватил припев. И вскоре уже вся колонна распевала во все горло: «Мы на линии Зигфрида вывесим свое белье…»

Что тут поделаешь?

Для многих из них война закончилась.

А меня ждал новый приказ. Пользуясь тем, что противник дрогнул, мы должны были ударить в восточном напрвлении. Я достал свой планшет и посмотрел на красные и синие отметки на кальке поверх карты. Это место, где лежали убитые и валялись обломки, называлось Сиди-Резей. Как часто я проезжал мечеть Марабу, стоявшую здесь, вместе с Роммелем! Мы часто завтракали или обедали недалеко от этой гробницы. Кроме маленького строения под белым куполом, в Сиди-Резей не было ничего, что могло бы объяснить наличие имени у этого местечка. И нам и в голову не могло прийти, что мы запомним это название навсегда.