Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты - Олег Андершанович Лекманов
Кажется излишним специально оговаривать, что появление ласточки, Эвридики, бабочки и розы в стихотворении «Чуть мерцает призрачная сцена…» не следует объяснять лишь через биографический контекст и видеть в них только метафорическое изображение Ольги Гильдебрандт-Арбениной. Слова у Мандельштама многозначны, смысл из них почти всегда «торчит в разные стороны»309. Однако игнорировать биографический контекст тоже не стоит. Можно предположить, что обращенность стихотворения именно к Ольге Гильдебрандт-Арбениной задала ряд первичных мандельштамовских ассоциаций, которые в процессе создания текста усложнялись и обогащались новыми смысловыми оттенками. С Арбениной, как кажется, связан и эпитет «легкий» в строке «Театральный легкий жар», противопоставленной строке о зимней петроградской улице: «И тяжелый валит пар».
Эпитет «легкий» дважды употреблен еще в одном античном стихотворении Мандельштама, которое было навеяно общением с Ольгой Гильдебрандт-Арбениной:
Я в хоровод теней, топтавших нежный луг,
С певучим именем вмешался…
Но все растаяло – и только слабый звук
В туманной памяти остался.
Сначала думал я, что имя – серафим,
И тела легкого дичился,
Немного дней прошло, и я смешался с ним
И в милой тени растворился.
И снова яблоня теряет дикий плод,
И тайный образ мне мелькает,
И богохульствует, и сам себя клянет,
И угли ревности глотает.
А счастье катится, как обруч золотой,
Сам по себе не узнавая,
А ты гоняешься за легкою весной,
Ладонью воздух рассекая.
И так устроено, что не выходим мы
Из заколдованного круга;
Земли девической упругие холмы
Лежат спеленатые туго310.
Чтобы у читателя была возможность взглянуть на это сложное стихотворение как минимум с двух сторон, сначала приведем краткую его интерпретацию, предложенную М. Л. Гаспаровым:
…поэт сам приносит в загробный мир живое земное имя, остается там, сливается с ним и лишь издали видит на земле тайный образ своей возлюбленной, смену лет и безнадежность счастья. Фон в начале стихотворения – подземный асфоделевый луг, в конце – земные холмы вокруг Коктебеля311.
А теперь попробуем подобрать к стихотворению биографические ключи.
Как и в стихотворениях «Когда Психея-жизнь спускается к теням…» и «Чуть мерцает призрачная сцена…», в двух первых строках здесь изображается греческое царство мертвых, подробности устройства которого Мандельштам обсуждал в разговорах с Гильдебрандт-Арбениной. Только оказывается в этом царстве мертвых не адресат стихотворения в образе Психеи-жизни и не Орфей и Эвридика, а сам лирический субъект, нарушающий покой «теней» выкликанием «певучего имени» возлюбленной. Может быть, в зачине стихотворения «Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…» будет уместно увидеть отсылку к ситуации стихотворения «Когда Психея-жизнь спускается к теням…», ведь впервые «вмешался» поэт в «хоровод теней», как раз написав стихотворение о Психее. Исследователи уже отмечали, что строка о «певучем имени» из стихотворения «Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…» содержит соревновательную перекличку с обращенным к Арбениной стихотворением Николая Гумилева «Ольга» (ноябрь 1920), в котором тема имени возлюбленной – ключевая312. Третья и четвертая строки первой строфы стихотворения, по-видимому, описывают возвращение лирического субъекта в реальность после разговоров с адресатом о царстве мертвых.
Вторую, едва ли не самую загадочную строфу стихотворения «Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…» мы бы решились объяснить с помощью воспоминаний Гильдебрандт-Арбениной, которая свидетельствовала:
…как ни странно, – у меня к «греческому» циклу было отношение… какого-то отцовства, как это ни дико. Они очень медиумичны, и потому меня чрезвычайно радовали313.
Приведем также ретроспективную запись из дневника Гильдебрандт-Арбениной 19 марта 1946 года:
Я обожаю живопись, но мне <…> стихи обо мне Мандельштама – казались более выражением меня и моей души, чем мои картинки314.
Нельзя ли предположить, что это растворение Мандельштама в образе возлюбленной, взятие на себя функции медиума, пишущего стихи, передающие ее взгляд на мир, и было метафорически изображено во второй строфе стихотворения «Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…»?
В третьей строфе превратившийся в медиума (растворившийся «в милой тени») лирический субъект, по-видимому, глядит на самого себя ее глазами и видит несчастливо влюбленный, мучающийся от ревности «тайный образ». С описанием мук ревности лирического субъекта мы еще встретимся в стихотворениях арбенинской серии. Может быть, возникновение этой темы отчасти было связано со сценическим именем «Арбенина», которое вслед за отцом-актером взяла себе Ольга Гильдебрандт. В воспоминаниях о Мандельштаме она свидетельствует, что рассказывала поэту о своем участии в постановке «мейерхольдовского „Маскарада“», где тема ревности Арбенина – центральная315. Напомним также, что деталь пейзажа, многозначительно упомянутая в начальной строке этой строфы («И снова яблоня теряет в дикий плод»), уже возникала в трагическом стихотворении Мандельштама «Ты прошла сквозь облако тумана…» (1911): «Злая осень ворожит над нами, / Угрожает спелыми плодами».
В первой строке четвертой строфы, вероятно, изображается беззаботная в представлении Мандельштама судьба Ольги Гильдебрандт-Арбениной: «А счастье катится, как обруч золотой». Выскажем гипотезу, что биографическим подтекстом для этой строки могли послужить рассказы Гильдебрандт-Арбениной о ее детском увлечении игрой в серсо. Девочка с обручем изображена как минимум на одной картине Арбениной 1929 года. В 1931 году этот образ, возможно под влиянием стихотворения Мандельштама, превратил в эмблему живописи Арбениной Бенедикт Лившиц:
Что это: заумная Флорида?
Сон, приснившийся Анри Руссо? —
Край, куда ведет нас, вместо гида,
Девочка, катящая серсо.
<…>
Знаю, знаю: с каждым днем возможней
Видимого мира передел,
Если контрабанды на таможне
Сам Руссо и тот не разглядел!
Если обруч девочки, с разгона
Выскользнув за грань заумных Анд,
Новым спектром вспыхнул беззаконно
В живописи Ольги Гильдебрандт!316
В финальных строках четвертой строфы, скорее всего, описывается безнадежная участь самого лирического субъекта, причем для словесного портрета Ольги Гильдебрандт-Арбениной Мандельштам находит еще одну метафору – «легкой весны»: «А ты гоняешься за легкою весной, / Ладонью воздух рассекая». Здесь важно заметить, что в тех трех стихотворениях арбенинской серии, которые мы уже успели рассмотреть, присутствует описание зеленеющего природного ландшафта и/или его деталей: «С <…> веткою зеленой»; «Ты вернешься на зеленые луга»; «топтавших нежный луг».
Финальная, шестая строфа стихотворения завершается пейзажем – напоминанием об эротической привлекательности адресата: «Земли девической
