Александр Вертинский - Четверть века без родины. Страницы минувшего

Дамы начали с комплиментов моему искусству и популярности. Это была, так сказать, «артиллерийская подготовка». Затем началась атака. Один из баронов, протерев очки и тщательно рассматривая свои холеные руки в родовых дворянских кольцах с гербами, осторожно подыскивая слова, заговорил.

Дело в том, что по примеру национал-социалистической партии они решили объединить здесь, в Германии, всех «национально мыслящих» русских людей во что-то вроде союза или «русского отдела» этой партии. Правительство сочувственно отнеслось к этой идее и уже отвело целый дом, обещав в дальнейшем субсидию.

— Дом шестиэтажный, с чудными квартирками! — не выдержав, вставила одна из баронесс.

— Уже утвержден даже проект формы! — добавила другая.

— Мы будем иметь казачьи фуражки, но только коричневого цвета, и такие же, как у всех «наци», рубашки. И повязку со знаком свастики на левой руке.

Я ничего не понимал.

— Но, простите, чем я могу быть вам полезен? — спросил я.

— Немного терпения. Сейчас вам все станет ясно.

Высокий худой барон закурил сигарету и, чуть-чуть улыбаясь, медленно и терпеливо стал объяснять мне:

— У нас, понимаете ли, есть некоторые препятствия, то есть, вернее, затруднения в этом направлении… Нам нужно имя… Я хочу сказать, нам нужен человек с именем, который был бы известен всей нашей русской публике и в то же время репутация которого была бы, так сказать, незапятнанна! Ну, «нейтральный», что ли…

Я начинал понимать.

— И что же, у вас в Берлине не нашлось ни одного человека с «незапятнаной» репутацией? — не выдержав, спросил я.

Барон неопределенно развел руками.

— Очень трудно найти подходящее лицо, — уклончиво ответил он. — Различие взглядов… Политическое прошлое… Возникают возражения.

— Ваше имя нас устраивает. Вы, так сказать, достаточно лояльны и из другого мира, — поддержал другой барон.

— Чего же вы от меня хотите конкретного? — спросил я.

Бароны переглянулись.

— Мы предлагаем вам возглавить наш союз! — твердо сказал один из них.

Тут наперебой заговорили дамы:

— У вас будет чудная квартирка. Мы отведем вам бельэтаж.

— Весь этот дом наш.

— Работы особенно никакой не будет.

— Просто подписывать несколько бумаг в день, и все…

— Ну, и официальное представительство, так сказать! — добавил один из баронов.

Я уже все понял. Они искали дурака. Вот эту честь они и решили предложить мне. Едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, я поблагодарил их и встал.

Бароны тоже поднялись.

— Я советую вам подумать над этим. Это будет для вас и полезно и приятно в одно и то же время, — сказал один из них.

Нотка угрозы едва уловимо прозвучала в этих словах.

— И это нисколько не помешает вашей артистической деятельности, — добавил другой.

— Разрешите мне дать вам ответ в пятницу, — попросил я.

Бароны молча поклонились. После их ухода я упал в кресло и стал хохотать, обдумывая, какой анекдот я сделаю из этого разговора и как я буду его рассказывать моим приятелям в Париже.

Потом взял телефонную книгу, позвонил в бюро и заказал себе билет на парижский экспресс.

В ту же ночь я покинул Берлин.

Там, за океаном

Была осень 1934 года. На пароходе «Лафайет» я отправился в Америку. Тогда еще не была готова знаменитая «Нормандия», и он считался одним из лучших после «Иль-де-Франс». Со мной ехало несколько французских артистов, приглашенных в Голливуд, множество туристов, возвращавшихся домой, да еще трое чикагских гангстеров со своими подругами. Подруги меняли туалеты по десять раз в день и появлялись к обеду в умопомрачительных вечерних платьях моделей лучших парижских домов, с бутоньерками из живых орхидей каждый раз в цвет платья.

Огромные залы гигантского парохода были заполнены праздной и шумной толпой людей, которые положительно не знали, что им с собой делать, и думали только о том, как повеселее убить время.

Бесконечное количество прислуги, мужской и женской, целые дни бегало взад и вперед по отелю-пароходу, удовлетворяя малейшие желания и прихоти каждого пассажира.

На третий или четвертый день путешествия начался шторм. Огромное туловище парохода медленно и плавно то всползало на вершину водяной горы, то опускалось в бездну. Казалось, что летишь на каких-то гигантских качелях, очень широко и ровно раскачиваемых.

Пассажиры сразу исчезли. Огромный пароход опустел. Все лежали в своих кабинах, и к обеду и ужину выходило не больше десятка человек, мужественно облаченных в вечерние туалеты и смокинги, как полагалось по этикету. В большинстве это были англичане, которые даже в колониях, в тропиках, к обеду надевают смокинг, несмотря ни на какую температуру и обстоятельства.

…После обеда я сидел в салоне и перечитывал парижские журналы. Кроме меня в пустом зале никого не было. Большой радиоприемник стоял на электрическом камине, где тлели искусственные угли. Я повернул кнопку и включил аппарат. Поискав Францию, нашел Париж.

Политические новости… Люсьен Буайе в новой песенке… Еще что-то. И вдруг:

К мысу ль Радости,к Скалам Печали ли,К Островам лиСиреневых птиц,Все равно, где бы мыни причалили,Не поднять нам усталых ресниц…

Это пел я.

Ревела, палила и щелкала буря. Огромный пароход трещал и вздрагивал от ударов волн, упрямо пробираясь вперед, а я сидел и слушал самого себя, где-то за тысячи верст затерянный ночью в океане.

Мимо стеклышка иллюминатораПроплывут золотые сады,Пальмы тропиков, солнце экватора,Голубые полярные льды…Все равно… где бы мыни причалили,Не поднять нам усталых ресниц…

Эти слова Тэффи, из которых я в свое время сделал песню, впервые так остро пронизали меня. Я мысленно оглянулся. Столько лет без дома, без Родины! И впереди ничего, кроме скитаний.

Вот тут и родилась у меня песня «О нас и о Родине», которая наделала столько шума за границей и за которую даже в Шанхае мне упорно свистели какие-то личности, пытаясь сорвать концерт.

Развлекали нас на пароходе всеми силами. То устраивался вечер бокса, на котором молодые матросы разбивали друг другу носы до крови, то танцульки, где подруги гангстеров могли блистать своими сверхтуалетами и драгоценностями, от которых слепило глаза. Их повелители в новеньких, только что сшитых в Лондоне фраках, с квадратными плечами, неуклюже переминались с ноги на ногу в модных танцах, сильно напоминая собой дрессированных орангутангов. В антрактах между танцами они пили шампанское, курили огромные сигары и рассеянно барабанили толстыми пальцами по столу, обдумывая, вероятно, новые комбинации.