Татьяна Алексеева-Бескина - Правда фронтового разведчика

Вторая категория — это те, что стремились на передовую и искренне, сердцем рвались защитить тех, кто нуждался в защите. Душе на передовой было свободнее, чище — подальше от начальства, от бытовой суетни прифронтового существования. Лицом к лицу с опасностью для таких людей — самая надежная, безопасная позиция: все видно, можно и увернуться. Особо унизительно для таких людей — сидеть пескарем в щели и дрожать.

Игорю врезались в память две мимолетные встречи в первую неделю войны: двое его одноклассников, через несколько дней после выпускного бала. Первым на глаза попался Петька Терпсихоров, сын известного художника-баталиста, — с сияющими глазами, весь в спешке:

— Сегодня свадьба, уезжаем в Австралию!

И прокантовался в Австралии до Дня Победы.

Через полчаса навстречу энергичным шагом не шла, а летела Наташа Пешкова, одноклассница с очень непростой судьбой: осталась после репрессий родителей практически одинокой, бездомной, привечали ее в доме подруги, помогали соорудить платьице — всем миром. У Наташки, чьи деды были офицерами русского флота, а равно и родители были непростыми — дворянской косточки, всех слизала советская власть, а как уж она сама уцелела — отдельный рассказ. Так вот эта Наташка бежала в военкомат — на фронт. И провоевала до сорок четвертого. Да не в тылах, а комсоргом танкового батальона, участвовала в форсировании Днепра на Букринском плацдарме, была не раз ранена, контужена. Женщина! Именно поэтому и не получила Звезду Героя, хотя и была представлена. Да и после войны мирную жизнь начинала журналистом в немирной тогда «Комсомолке». В послевоенные годы в ее семье долгие годы провела уже пожилая гражданская жена Колчака — Тимирева. Вся жизнь — фронт.

«Май 42-го года… Мама, помнишь, в московской школе училась когда-то вместе со мной некая Наташа Пешкова (она еще как-то пригласила меня на свой день рождения — этот вопрос разбирался на родительском собрании). Так эта самая Наташка — медсестра на фронте, спасла 46 бойцов, награждена орденом Ленина, вступила в партию…»

Вот тебе и два типа в чистом виде. Игорь был третьего типа. Ему больше всего нравилось на нейтралке, на каком-нибудь наблюдательном пункте — вне зоны досягаемости. От начальства — дальше некуда, от тыловых дрязг-интриг вроде кого куда назначили, кому сапоги выдали, кому посылку не дали — и того дальше. Ну их всех! Душа с налетом авантюрности здесь чувствовала себя на месте. Идти в партизанский край — пожалуйста! Свободный поиск, свободный полет, никто тебя не связывает своими приказами — все зависит только от тебя, от твоего умения, находчивости, мужества, способности наступить на себя, когда страшно. Разведка — это была как раз та тяжелая фронтовая работа, для которой Игорь был создан. Но не все так просто, даже если есть кто-то справа за плечом с крылышками.

На фронте Игоря постоянно угнетало одно: состояние незащищенности — от пуль, снарядов — это само собой, но от дождя, снега, от начальства, от противника, негде спать, нечего есть, нельзя помыться, сменять белье. Незащищенность от судьбы, брошенность в ее безжалостные зубы. Незащищенность от самого себя — способности отрешиться от ужаса, преодолеть страх, перебороть себя. Смерть гуляет на каждом квадратном метре — пули, мины, заградотряд, приказ начальства. Самым безопасным местом, спокойным иногда и оказывается самое опасное — нейтралка — ни вашим, ни нашим, а сам по себе.

Давно замечено, что бравада, мат, лихое питье спирта и прочее — допинги, позволяющие ощущать, что ты еще что-то можешь, что есть еще внутри пружина. Чуть ее отпустил — и нездешним холодом ополаскивает душу. И вот у человека потухли глаза, он как будто посерел, съежился, опустился, перестал бриться, двигается как-то вяло, затосковала в нем душа, считай, что это кандидат на очередную пулю, осколок. А судьба выхватывает именно такого. Поэтому лучше всего — хвост пистолетом.

Флаг над городом

Сидение на нейтралке затягивалось. Решающие бои за Холм начались на рассвете 16 февраля сразу и на северо-востоке, и на юго-западе от города. Кое-где удалось прорваться в передние траншеи противника, кое-где доходило и до рукопашных схваток. 17-го после артобстрела наших позиций немцы попытались вернуть передовые траншеи, было предпринято четыре контратаки. Город они сдавать без боя явно не собирались. Нашим на северо-востоке удалось приблизиться к окраинам города. Бои продолжались и последующие два дня. Но ясности, каковы же силы противника в городе, собирается ли он покидать Холм, не было.

Разведчики со старшим лейтенантом Бескиным продолжали держаться на НП западнее города, имея под наблюдением главную дорогу по левому берегу Ловати, по которой только и могли передвигаться части противника. С флангов доносили, что значительные силы противника уже отодвигаются от города. Но что делается в городе? Только ли заслоны или что-то серьезное? Город продолжал держаться крепко.

Вечером 19-го Болтакс послал на НП к Игорю связного с запиской, где сообщал о штурме города утром 20-го и приказывал Игорю с группой разведчиков, находившихся на НП, пробраться в город, взять там «языка», разведать обстановку — что там противник, уходит или закрепился. Для связи и своевременного доклада прислал полкового радиста с радиостанцией. На наблюдательном пункте, кроме Игоря, было еще несколько человек. Болтакс, понимая сложность и остроту ситуации с трибуналом, который спешил заграбастать Игоря до начала наступления, потому что потом — ищи свищи, отправил разведчиков в поиск прямо с НП! Передний край противника разведчикам был знаком достаточно хорошо. Выбрали наиболее безопасное место прохода в тыл — на стыке немецких подразделений. В разведку пошли вшестером: трое разведчиков, радист, сапер, командир — Игорь. Двоих оставили на НП. Когда почти миновали нейтралку, радист поскользнулся, упал, вывихнул ногу и при этом, самое обидное, повредил рацию. Рация — это ни много ни мало ящик весом килограммов десять, на лампах, с сухими батареями — и все в заплечном ранце. Радиста в сопровождении сапера пришлось отправить назад. Но задачу-то выполнять надо — дальше двинулись вчетвером.

Ночь лунная, светлая, но ветреная, хорошо, хоть морозец не поджимал. Перешли Ловать по льду — по натоптанной немцами тропке. Вышли на шоссе — пустынно, тихо. О поимке «языка» не могло быть и речи. Вдруг увидели огонек в будке на мосту! Значит, есть часовой! Но, посовещавшись, решили не ввязываться в захват, вдруг в будке телефон, мало ли что, основная задача — город обследовать, взять «языка» именно там.