Александр Петрушевский - Генералиссимус князь Суворов
Еще ранее к Суворову присоединился отряд Древица, силою в 2,000 человек, так что к Ланцкороне он подходил, имея под своим начальством около 3500. Приблизительно такие же силы успел собрать Дюмурье, или немногим больше, но почти все из конницы. Он требовал к себе и Пулавского, имевшего до 1500 человек, но тот отвечал, что не намерен получать приказания от иностранца и желает вести войну самостоятельно. Дюмурье выстроился на гребне высот, скат которых, покрытый кустарником, спускался к стороне приближавшихся Русских. Левый фланг позиции упирался к Ланцкорону; в городе и замке находилось 1200 человек с 30 орудиями; центр и правый фланг были прикрыты двумя рощами, занятыми двумя сотнями французских егерей; правую рощу защищали кроме того два орудия. Доступ с фронта к центру и левому флангу был очень затруднителен, особенно для кавалерии, и находился под выстрелами артиллерии с крепости и замка; правый фланг, с обрывистыми скатами, был совсем неприступен.
Дело происходило 10 мая. На небольших высотах, впереди лежащих, показался русский кавалерийский авангард; приехал и Суворов для обозрения неприятельской позиции. Окинув ее взглядом, он велел Чугуевским казакам авангарда и эскадрону карабинер, составив из себя левый фланг русского корпуса, атаковать центр неприятельского расположения, не ожидая пока подойдут остальные силы. Казаки понеслись врассыпную, не тревожимые огнем стрелков, которым приказал молчать Дюмурье, уверенный в победе и опасавшийся одного — как бы Суворов не отложил свою якобы безрассудную атаку. Поляки должны были атаковать Русских лишь в тот момент, как эти последние вступят на гребень высот, в неизбежном расстройстве. А если запрещено было стрелять егерям, то ради той же цели, конечно должна была молчать также и артиллерия замка и города.
Расчет Дюмурье оказался фальшивым. Казаки, взобравшись на высоты, мигом сомкнулись в лаву и понеслись на центр и правый фланг, где находились войска Сапеги и Литовцы Оржевского; карабинеры скакали за ними. Конфедераты сразу дали тыл. Примчался Дюмурье, чтобы ободрить их и устроить; Сапега ударами сабли обращал беглецов на неприятеля, но ничто не помогло: Сапега был заколот своими; Оржевский и несколько храбрецов, его сопровождавших, пали под казачьими пиками. Дюмурье бросился к гусарам Нноца, чтобы с их помощью поправить дело, но и они вместо встречной атаки, дали залп из карабинов и показали тыл. Тем временем подошла русская пехота с остальною кавалерией, выбила из центральной рощи французских егерей, взобралась на высоты и тотчас же устроилась. Миончинский, предупреждая её атаку, понесся ей на встречу и храбро врубился в её ряды, но и это не принесло пользы: Миончинский был сбит с коня, ранен и взят в плен, кавалерия его отбита и прогнана. Все бросилось затем в разброд; один Валевский, занимавший левый фланг позиции, да Дюмурье с небольшим отрядом Французов отступили в порядке. Русская конница преследовала спасавшихся бегством несколько верст и нанесла им большой урон.
Ланцкоронское сражение продолжалось всего полчаса. Конфедераты потеряли около 500 убитыми и 2 орудия; пленных взято мало, но в числе их 2 маршалка. Потеря Русских была ничтожна и произведена выстрелами из замка во время преследования: атака же, решившая бой, ведена так быстро, что при этом атакующие почти не имели урона. На другой день Суворов хотел было штурмовать Ланцкорону, но имея всего 8 орудий, удержался: неудачные попытки против Тынца и той же Ланцкороны были еще свежи в его памяти. Дюмурье отступил в Бялу, пограничное местечко, и оттуда через несколько недель уехал во Францию, совсем отказавшись от дела Поляков. Суворов донес Веймарну 13 мая: «Мурье, управясь делом и не дождавшись еще карьерной атаки, откланялся по французскому и сделал антрешат в Белу, на границу» 19.
Впоследствии Дюмурье осуждал распоряжения Суворова под Ланцкороной, утверждая, что они должны были навлечь на него неминуемое поражение. Может быть — при других условиях. Искусство военачальника состоит прежде всего в оценке обстоятельств, в знании противника и в соответственном выборе средств для его поражения. Тактические правила условны и в применении к живому делу иногда изменяются в диаметрально противоположную сторону. Слепо держаться их нельзя, на что намекает Суворов в своей автобиографии, говоря, что «никакой баталии в кабинете выиграть не можно». Он поразил под Ланцкороной Поляков внезапностью и дерзостью, избрав способ действий, которого они (и Дюмурье с ними) не ожидали, считая его невозможным, и вот невозможное сделалось возможным. В них, конфедератах, было очень мало живой нравственной силы и очень много впечатлительности; Суворов принял это в соображение и на таком соображении построил свой расчет. После долгих усилий, при иностранной субсидии и при энергическом ведении дела знающим и способным иностранным офицером конфедерация в последнее время преобразилась и выступила во всеоружии; так по крайней мере казалось. Надо было озадачить сразу эту якобы преображенную, переродившуюся силу, чтобы она не подняла головы и не притянула к себе всю Польшу, — и Суворов озадачил ее под Ланцкороной. Сила рассыпалась, оказалась призраком.
В своей автобиографии Суворов говорит про ланцкоронское поражение, что оно «произошло от хитрых маневров французскою запутанностью, которою мы пользовались; они хороши для красоты в реляциях». Надо думать, что под запутанностью и хитрыми маневрами Суворов разумел плохой расчет Дюмурье — не стрелять в кавалерийскую атаку, так что лучшие его войска, обе группы французских стрелков, оказались для боя потерянными вместе с артиллерией левого фланга. Далее Суворов говорит: «неприятелю времени давать не должно, пользоваться сколько можно его наименьшею ошибкой и брать его всегда смело с слабейшей стороны; но надлежит, чтобы войска предводителя своего разумели». В этих словах заключается полое объяснение Ланцкороны и прямой ответ на критику Дюмурье.
Остается указать еще на одно характерное обстоятельство. Суворов, сильно не ладивший с Древицем и не скрывавший своего невыгодного о нем мнения даже от Веймарна, доносит о нем по поводу ланцкоронской победы так: «полковник Древиц на сражении под Ланцкороной все дело сделал; он атаковал с искусством, мужеством и храбростью и весьма заслуживает императорской отличной милости и награждения» 19.
Конфедераты были разбиты, но оставался самый опасный из них по дарованиям и популярности — Пулавский, который собирался идти в Литву. Суворов выступил против него по направлению к Раве; Пулавский направился к Замосцью, в надежде, что его туда впустят. Суворов, разгоняя и отбивая встречные партии, от Равы повернул к Замосцью, совершая весь пут от Кракова форсированными переходами. Пулавского в крепость не впустили; он занял частью войск предместье и расположился вблизи на позиции. Здесь атаковал его Суворов рано утром 22 мая. В главе атакующих двигался через дамбу небольшой отряд егерей; он быстро прошел это дефиле и вторгся в зажженный конфедератами форштат. За егерями шли три эскадрона карабинер, которые, по очищении пехотою горевшего форштата, произвели смелую атаку и сбили неприятеля. Поляки бежали по болоту, разрушив за собою мост. Времени прошло не мало, пока Русские успели починить мост, так что нагонять бежавших могли только казаки. Поляки потеряли до 150 убитыми и 60 пленными; потеря Русских была ничтожна. Замосцье, очень важный укрепленный пункт, было освобождено 19.
