Карлис Озолс - Мемуары посланника

– А как велико население Латвии?

– Неполные два миллиона.

– А как велико население России?

– Больше ста пятидесяти миллионов.

– Ну, тогда я крепко жму вашу руку, как представителю молодой нации, которая победила большую Россию.

Конечно, этот голос прозвучал в маленьком обществе, но в нем чудились отголоски многих мнений, мне показалось, что столь неожиданно и просто может быть разрешен даже самый сложный вопрос. Еще раз я подумал, что в жизни, системе наших воззрений, практике, как в больших государственных делах и решениях, все может быть просто, если подведена правильная основа, верный принцип.

Мне в работе большую помощь оказал известный нью-йоркский адвокат Чандлер, член американского конгресса. Настоящий политический делец, он сумел заключить соответствующие договоры с правительствами Балтийских стран, выговорил себе определенный доход в случае признания их независимости Соединенными Штатами. Он разъезжал по Америке, занимался пропагандой в пользу Балтики, писал в газетах, агитировал в политических кругах, считался агентом Балтики и сделал для себя хорошее дело. Для себя, потому что для наших стран эти старания, разъезды, речи и статьи были едва ли нужны.

Моими ближайшими помощниками стали мой брат, живший тогда в Америке, и латыш Неуман, американский гражданин, очень способный, разносторонний человек. Студент Московского университета, он, заподозренный в политической неблагонадежности, должен был бежать в Америку, а попав в Сан-Франциско, пережил землетрясение и остался почти голым, счастливый хотя бы тем, что спас свою жизнь. Он исколесил Америку вдоль и поперек, стал исключительно сведущим, а для меня и вовсе незаменимым человеком. Я принял его сначала на службу в русскую миссию путей сообщения. Он понравился Ломоносову и был назначен представителем в Сиэтл, где у нас тогда находились громадные склады товаров, отправлявшихся в Сибирь через Тихий океан.

Вдруг стало известно, что разыскивается германский шпион по фамилии тоже Неуман. Наш Неуман знал много языков: английский, немецкий, французский, латышский и польский. Это сослужило ему плохую службу. Дело в том, что начальник почты в Сиэтле по долгу службы проверял содержание некоторых писем, адресованных в Европу, и ему оказывал в этом отношении дружеские услуги наш Неуман. Когда по совпадению фамилии на него пали подозрения, именно потому, что он знал много языков, ему пришлось много поволноваться и переживать, пока не удалось доказать, что он не заяц, а верблюд. Неуман, но не тот. Впоследствии он был принят на пороховой завод, а все подозрения с него сняты.

Американский Красный Крест

Большую и неоценимую услугу и помощь латвийскому правительству оказывал американский Красный Крест. И для меня лично он сделал все, что в его силах, охотно и даже по собственной инициативе рассылал телеграммы и письма в Сибирь, Японию, чтобы только найти мою семью. Вечно буду благодарен миссис Элис Фитцджеральд, тогдашней американской представительнице Красного Креста в Женеве, полковнику Роберту Олдсу, представителю американского Красного Креста в Европе, доктору Ливингстону Фэррэнду, председателю центрального комитета американского Красного Креста, его помощнику Уэллинг и многим, многим другим. Все они с исключительной заботой отнеслись ко мне, искренне сочувствовали моему горю, энергично и горячо принялись за розыски моей семьи. Наконец, я получил счастливую телеграмму из Риги: Marie et les enfants en Siberie. Atchinsk[9]. Это был незабываемый час моей жизни. Жена и дети мои были найдены. Я собрался обратно в Европу.

На пароходе «Аквитания»

21 сентября 1920 года покидаю Нью-Йорк. Еду на «Аквитании». Море прекрасно. Путешествие – настоящее наслаждение. Со мной едет Джеймс Конверс, заинтересованный в образовании Балтийско-Американской пароходной линии. Проект вполне своевременный. Прежняя Русско-Американская линия завершила свое существование. В Париже к нам должен был присоединиться О. Ричардс, владелец банкирского дома «С. Б. Ричардс Нью-Йорк», который в свое время основал Русско-Американскую линию. Затем все вместе мы должны были отправиться в Латвию. План поездки был осуществлен совершенно точно, но никакой пароходной линии до сих пор нет.

На пароходе сложилась дружная компания, мистер и мисис Бенет, известный нью-йоркский адвокат, и мы все время играли в карты. Случайно на письменном столе я забыл только что купленное в Нью-Йорке прекрасное самопишущее перо, их еще называют неверным словом «вечное». Потом искал его, но не нашел, очевидно, мое невечное перо кто-то забрал, значит, такие неожиданности могут происходить даже среди пассажиров 1-го класса. Видя мое огорчение, мистер Грэй Миллер, вице-президент Tobaco produit Export Corporation, подарил мне свое перо. Надеюсь, оно станет вечным. Я был тронут этим подарком, а еще больше вниманием Грэя Миллера.

В Париже мы провели несколько дней, затем через Берлин поехали в Ригу. Сколько раз на этом пути по Германии нам приходилось убеждаться в том, насколько отчужденно и озлобленно настроены немцы, особенно женщины, ко всем иностранцам, независимо от национальности. Результат войны, блокад, взвинченной ненависти, понесенных жертв. Германия была истощена до последней степени, страданиия народа были очевидны и чувствовались во всем.

Снова в Советской России

Как только я приехал в Ригу, кабинет министров утвердил меня в должности председателя латвийской реэвакуационной комиссии в Москве. Все заводы, банки, торговые фирмы, склады – все было во время войны увезено в Россию. Это громадное имущество надо было спасать от наступавших немцев. Эвакуация происходила по всей Прибалтике, но больше всего в этом отношении пострадала Латвия. Теперь, после заключения русско-латвийского мирного договора, все это громадное имущество подлежало возвращению. Предстояла очень важная, ответственная, кропотливая и настойчивая работа. Я торопился с отъездом и 2 ноября 1920 года вместе с первым посланником Весманом, подписавшим в качестве председателя латвийской делегации мирный договор, выехал в Москву. Нас было человек сорок, и с нами шел целый вагон всевозможных продуктов. К тому времени сообщение между Ригой и Москвой было налажено, ехали мы без пересадки, совсем не так, как десять месяцев назад, когда пришлось томиться в товарном вагоне и когда нас пересаживали на подводы.

Д.Т. Флоринский и А.Б. Сабанин

На Виндавском вокзале Москвы нас встретили представители Комиссариата иностранных дел. К моему великому удивлению, среди них был и Д.Т. Флоринский. Удивило это меня потому, что Флоринского я знал как русского вице-консула в Нью-Йорке. Это было совсем недавно. Тогда он был мне известен как типичный и привилегированный царский чиновник. Всегда щегольски одетый, с моноклем, верх аккуратности, весьма предупредительный, особенно к лицам, стоящим выше его. Таким был и остался Флоринский. Изысканный спорт, верховая езда, поскольку она придавала известный лоск, столь необходимый подобному типу людей. Прекрасные, мягкие, вкрадчивые манеры дополняли образ тщательно вышколенного дипломатического чиновника. Он ездил верхом в нью-йоркском Центральном парке, всегда сопровождая какую-нибудь интересную даму. Любил и покутить. Тогда его политическая физиономия определялась ненавистью к большевикам, расстрелявшим его отца, известного русского профессора Флоринского. И вдруг этот человек у большевиков! Здороваясь с ним, я невольно воскликнул: