Нестор Котляревский - Михаил Юрьевич Лермонтов. Личность поэта и его произведения

Лермонтов, приступая к созданию этой поэмы, имел, кажется, в виду написать в стихах биографию Полежаева, трагическая судьба которого была тогда в памяти у весьма многих. Поэт не исполнил своего намерения, и кроме двух-трех строф, посвященных несчастному Полежаеву, – строф, полных самой задушевной лирики[25], – он в своей поэме рассказал очень реально, с большим юмором историю любовных похождений простого столичного кутилы.

«Сашка», как и вдохновивший ее «Дон Жуан», определенной фабулы не имеет. В поэме царит полный лирический беспорядок. Трудно сказать, что в ней главное, – рассказ ли о разгульной жизни самого Сашки или отступления от этого рассказа. Хотя Лермонтов и желал, как он сам признавался, от души посмеяться и столь обычный ему печальный и серьезный сюжет заменить игривым, но выдержать этот игривый тон ему не удалось. Рядом со строфами, в которых описаны очень живо всевозможные проявления любовной резвости и пылкости, стоят совсем спокойные серьезные строфы, в которых развертывается художественная картина старой дворянской жизни в усадьбе и в столице, семейные сцены, разыгравшиеся в старом дворянском доме, – сцены жестокие при всей их внешней игривости. Иногда автор упускает из виду, что он должен смеяться, и на целой странице говорит о французской революции и о Наполеоне. Иногда он забывает, что герой его поэмы – Сашка, и ему кажется, что он пишет свой собственный дневник, и тогда между циничными строфами мы вдруг читаем такие строки:

Он не имел ни брата, ни сестры,И тайных мук его никто не ведал.До времени отвыкнув от игры,Он жадному сомненью сердце предалИ, презрев детства милые дары,Он начал думать, строить мир воздушныйИ в нем терялся мыслию послушной.Таков средь океана островок:Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок;Ладьи к нему с гостями не пристанут,Цветы ж на нем от зноя все увянут…

Конечно, не к Сашке относились эти и подобные им слова, в которых было столько грусти.

Пусть эта вольная поэма в общем говорит о слишком разнузданной фантазии поэта – но очевидно, что его «веселье» тех годов было отнюдь не таким наивным и непринужденным, каким оно может показаться с первого взгляда.

Что касается вольных стихов, написанных Лермонтовым в юнкерской школе, то их веселье, действительно, свободно от всякой примеси грусти; оно – веселье пьяное и нескромное.

Говоря об этих вольных стихах Лермонтова – из которых только одна «Казначейша» как картинка провинциальных нравов имеет литературную ценность, – было бы несправедливо обвинять автора за то, что он отдался новым ощущениям со всею пылкостью своего темперамента. Соприкосновение поэта с этой «пьяной» стороной жизни принесло даже некоторую пользу в деле примирения его с действительностью. Грязь к Лермонтову не прилипла, а знание жизни расширилось; укрепилась также и уверенность в необходимости найти и в жизни, и в творчестве нечто среднее между прежними розовыми мечтами и грязной тиной.

Шумная юнкерская жизнь была оргией, которая нарушила на несколько мгновений обычное течение мыслей Лермонтова, взяла у него немало сил и времени, окупив эту потерю ценой сравнительно невысокой. Поэт был еще очень молод, чтобы не увлечься самому или быть в силах из пошлости и грязи вылепить художественное произведение. Он слишком субъективно отнесся к этим сторонам жизни и сам был в них скорее участником, чем наблюдателем.

II

Прежнего Лермонтова, каким мы знавали его до петербургской жизни, мы встречаем снова в поэме «Боярин Орша». Но эта поэма не дает почти ничего нового для характеристики самого поэта. Задумана она была еще в юношеские годы, как видно по отрывку «Исповедь» 1830 года, из которого много стихов было взято Лермонтовым для «Орши». Поэма была затем дополнена и отделана в стиле Байрона, по крайней мере, во внешней сценировке; наконец, более удачные места были вновь перенесены автором в позднейшую из его поэм, в «Мцыри».

Фабула «Боярина Орши», несмотря на внешний колорит русской народной жизни, не содержит в себе ничего русского. Старый боярин, его дочь, его советник, описание замка и сцены битвы – все напоминает то «Абидосскую Невесту», то «Гяура».

С героем повести, с Арсением, мы уже давно знакомы. Мы встречались с ним еще в «Исторической повести», когда он носил имя Вадима. Правда, тогда герой был безобразен, а теперь он красив; тогда он взаимностью не пользовался, а теперь он счастливый любовник; но как тогда, так и теперь – он раб, крепостной человек жестокого господина, неизвестно чей сын, с детства воспитанный в монастырской ограде.

Психология раба всегда интересовала Лермонтова, и прежде чем подробно развить ее в «Мцыри», он в «Орше» ее наметил. Вся исповедь Арсения перед судом – восторженное славословие свободы чувств, мыслей и поступков; гимн свободе, на которую имеет право человек, полный молодости и сил:

Я молод, молод – знал ли ты,Что значит молодость, мечты?Или не знал? Или забыл,Как ненавидел и любил?Как сердце билося живейПри виде солнца и полейС высокой башни угловой,Где воздух свеж, и где поройВ глубокой трещине стены,Дитя неведомой страны,Прижавшись, голубь молодойСидит, испуганный грозой?..

Поближе к природе и подальше от людей – вот девиз Арсения. Свободная любовь – его счастье. Молодая жизнь – его право. Таковы его мечты, которым в действительности соответствуют монастырская келья, несчастная неудовлетворенная любовь и даром загубленная молодость. Ряд контрастов, в которые снова облекается старый вопрос о разладе идеалов и жизни, – вопрос, не покидавший Лермонтова, как видим, даже в самые разгульные и веселые годы его молодости.

III

Эти годы (1832–1837) при всей их буйной веселости были для Лермонтова все-таки годами душевной усталости.

Усталость ума и воображения – результат недавней, слишком напряженной деятельности – заставляли поэта повторяться и не позволяли новым чувствам и мыслям овладеть им быстро и решительно. Лермонтов нуждался в новом, внешнем или внутреннем, поводе к творчеству, так как старые пружины ослабевали.

Поэт ощущал тягость этого переходного состояния; он был очень недоволен собой и в письмах часто жаловался на самого себя; но вместе с недовольством в нем просыпалось по временам сознание своей силы, и старые мечты о великом призвании начинали вновь волновать его. Разгульная и пустая жизнь становилась в резкое противоречие с минутами уединения.

IV

Это тяжелое состояние духа отразилось на стихах поэта; в них очень много минорных мотивов, и, сопоставляя эти печальные стихи с одновременными им поэмами и стихами в легком стиле, можно подумать, что поэт или взводил на себя напраслину в стихах грустных, или был неискренен в стихах веселых. Но он был искренен и в своем разгуле, и в своей меланхолии; проза и пошлость жизни перемешивались с высокими думами, как эпические строфы «Сашки» с лирическими вставками. Это был новый фазис в борьбе юношеского романтизма с действительностью, жалобный вопль обманутых, но очень неопределенных мечтаний, – и вопль от души.