Не померкнет никогда… - Александр Павлович Беляев
— Слово в слово, — подтвердил Ханыга. — Да что с нее взять? Бабка исключительно дореволюционная. Сплошная темнота…
— Нет, Степан, не в том дело, — остановил его Барбашов. — Не оправдали мы доверия своего народа.
Бойцы понурились. Даже ужин, впервые за много дней пути приготовленный так щедро, ни у кого не вызвал радости. Напрасно Клочков приправил картошку яйцами, напрасно накрошил в нее лук и прочую зелень. Бойцы не заметили его кулинарных способностей, ели молча, насупившись, сосредоточенно о чем-то думая. Барбашов внимательно оглядел людей. Бойцы заметно сдали, потеряв тот бравый вид, который так старательно поддерживали у них в период службы командиры всех степеней и рангов. Чиночкина трепала малярия. Он страшно осунулся. У Кунанбаева шея покрылась фурункулами. Он заматывал ее полотенцем, но это не облегчало его мучений. У Косматых губы обметала лихорадка. «Тают силы, — с болью в сердце подумал Барбашов. — Впрочем, как тут выстоишь: спим, точно звери, на земле, едим на ходу. А тут еще, словно нарочно, дождь принесло».
После полудня небо действительно неожиданно затянули тучи. Начало накрапывать. К вечеру землю размочило. Под ногами захлюпала грязь. Ветер подул сильнее. В лесу сразу стало холодно. В сумерки дождь достиг такой силы, что было трудно идти. Косые, упругие струи ливня секли и хлестали людей с беспощадным упорством. Отряд остановился. Бойцы спустились в овраг и там спрятались под кручей. В ожидании затишья поужинали. Но небо не прояснялось.
— Костерчик бы хоть развести, — предложил Ханыга.
Барбашов разрешил:
— Можно. Только выкопайте нишу. Чтобы огня не видно было.
Ханыга поручил эту работу Кунанбаеву, а сам ушел за хворостом. Минут через десять он вернулся, весь измазанный глиной, сияющий от радости.
— Землянку нашел! — сообщил он.
Бойцы вскочили со своих мест.
— Где?
— В ельнике, полсотни шагов отсюда.
— Чья она? — спросил Барбашов.
— Брошенная. Косари, наверно, жили. Тут луг большой за оврагом, — ответил Ханыга.
— Идем посмотрим, — согласился Барбашов.
Ханыга подвел всех к невысокому, заваленному ветками холмику и скрылся в темном лазе. Бойцы, ежась от холода, с нетерпением стали ждать его возвращения. Скоро он высунулся наружу.
— Хлопцы, там сухо! — торжественно произнес он. — Очень сухо! И вроде даже печка есть…
Бойцы проворно один за одним полезли в узкий проход. Последним протиснулся Барбашов. Уже пробираясь под низким бревенчатым настилом, он неожиданно подумал о том, что в такой норе отряд очень нетрудно захватить голыми руками и что никогда еще за все время похода они не занимали более невыгодного для себя положения. На какой-то момент ему даже стало страшно от этой мысли. Но он быстро взял себя в руки. Лишить бойцов возможности хоть раз отоспаться в сухом месте было бы слишком бесчеловечно. Он понял это и ни единым словом не выразил своего беспокойства.
В землянке действительно было сухо. Пахло гарью, пересохшим сеном, мышами и еще чем-то, чего сразу нельзя было определить. И было очень темно. Так темно, что двигаться можно было только на ощупь.
— Федор Васильевич, где твой огнемет? — спросил Барбашов.
— Сейчас ударим, — с готовностью ответил сержант.
Он достал из кармана гладкий, как куриное яйцо, кремень, осколок от снаряда, гильзу, в которой всегда хранил сухой трут и немного бересты, и высек искру. Разожгли огонь. Косматое пламя вырвало из черноты закопченные стены, кое-где одетые ветками, низкие земляные нары и маленький пузатый железный бочонок, приспособленный под печку.
— Гляди-ка, точно, «буржуйка»! — обрадованно протянул Косматых и дружелюбно хлопнул Ханыгу по плечу. — А я, грешным делом, думал, шутишь ты, как всегда.
— Фортуна вспомнила о нас, — заметил Чиночкин.
— И не говори! — усмехнулся Клочков. — Не иначе тоже под дождь попала, сердешная. А кто у нас нынче в карауле должен стоять?
Бойцы переглянулись.
— Стоит ли, сержант, в такой ливень дежурить? — выразил общее мнение Ханыга. — Немец-то, што он, или враг себе? Поди, тоже дождя не любит…
— Ну, это мне досконально не известно, — не стал слушать его Клочков. — Ты еще на ромашке погадай, чего он любит, чего нет. Эко выдумал! А вдруг любит? Кто утром стоял последним?
— Я, — доложил Кунанбаев.
— Вот и хорошо. Значит, товарищу Косматых собираться, — распорядился Клочков.
— Не надо, Федор Васильевич, назначать дежурных, — остановил сержанта Барбашов. — Сегодня я буду часовым.
Огонек в руках Клочкова потух. В землянке опять стало непроглядно темно.
— Этого еще не хватало, товарищ старший политрук, — сдерживая негодование, возразил Клочков. — Вы будете дежурить, а они зады греть. Да сейчас отсюдова враз все кубарем полетят!
Барбашов невольно улыбнулся.
— Ты меня не понял, Федор Васильевич. Это мое решение, — успокоил он сержанта. — Я постою. Так надо. А ты постарайся растопить печь и проследи за тем, чтобы все хорошенько обсушились. Дневального, вероятно, придется выделить…
Клочков и на этот раз ответил не сразу. В действиях командира было что-то для него непонятное, и потому он сказал скорее себе, нежели Барбашову:
— Ежели надо, тогда конешно. А насчет сушки чего беспокоиться? К утру суше пороха сделаю.
— Сменять меня на посту не следует. Я сам сменюсь, — распорядился Барбашов.
— Вы хоть шинель мою возьмите, — предложил Клочков.
— Это, пожалуй, будет кстати. — Барбашов принял из рук сержанта шинель и вышел из землянки.
Лес вокруг гудел и стонал от бушующего ливня, клокочущих сердито ручьев, от частых и злых порывов ветра, настойчиво прорывавшихся в чащу. Надо было найти укромное место. Барбашов пристально оглядел опушку и скоро высмотрел метрах в пятидесяти от землянки густую, развесистую ель. На темном фоне неба она чернела высоким шатром. Он подошел к ней, протиснулся сквозь сучки и прижался к стволу, пахнущему смолой и прелым мхом. Капли дождя сюда действительно не долетали. Зато с верхних веток обильно струились целые потоки. Один из них растекся у Барбашова по плечу. Другой звонко ударил по каске. От этих потоков спасения не было нигде. Барбашов понял это и, зябко втянув голову в плечи и плотнее прижавшись к елке, подумал: «Не долго бы выстоял я тут без шинели. Золотое все же сердце у нашего сержанта».
Скоро над землянкой взвилась крохотная искра, и ветер занес под ель теплый дым. «По-домашнему расположились, — довольно подумал о бойцах Барбашов и вспомнил о жене: — Где-то она сейчас?» Они расстались за несколько дней до начала войны. Степанида поехала в Житомир и не вернулась. Он мог только предполагать, что она, вероятно, работает теперь в каком-нибудь госпитале. Но где, в каком именно — не знал.
Когда она уезжала в Житомир, он даже не смог проводить ее на вокзал: в политотделе в тот день проводили семинар молодых коммунистов, и ему неудобно было
