Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд
Некоторые отряды вели себя более достойно. Добровольцы из Инн-оф-Корт, молодые люди из хороших семей, как, например, Эдмунд Ладлоу, Чарльз Флитвуд, и более скромные, но полные энтузиазма клерки и посыльные, как Томас Харрисон и Мэтью Томлинсон, сами объединились, организовав отряд, охранявший графа Эссекса. Этот ветеран голландских войн, трезвый, богобоязненный аристократ со своей неизменной трубкой, который стойко поддерживал партию Пима в палате лордов, в июле был назначен – и этот выбор был неизбежен – командующим силами парламента. Он был довольно странным наследником для своего отца, того буйного и страстного графа Эссекса, которого Елизавета сорок лет назад приговорила к смерти. Но король, для которого все восстания были одинаковы, постоянно сравнивал сына с отцом и приводил приговор, вынесенный графу Эссексу Елизаветой, как пример для подражания.
Что-то обманчиво сходное с феодальной семейной атмосферой витало над этой войной, поскольку все высшее командование и на суше, и на море составляли люди из одного амбициозного клана. Так, например, Уорик был сыном Пенелопы Деверю, сестры Элизабет Эссекс. Но король в этой ситуации уловил только наименее существенное. В том, что Эссекс и Уорик были кузенами, не было ничего удивительного, важно, что оба были воспитаны в елизаветинской традиции протестантизма и экспансии.
Пока лидеры, выбранные парламентом, вели подготовку на суше и на море, Пим упростил административные процедуры в центре. Недопустимо, чтобы каждое сообщение, отсылаемое на фронт, проходило обсуждение в обеих палатах. Непосредственное ведение войны следовало доверить узкому кругу людей. Для этого 4 июля 1642 г. на свет появился Комитет безопасности. Этот был орган, состоявший из членов обеих палат, выбранных при помощи голосования и в руки которого постепенно должна была перейти реальная власть парламента.
С приближением войны почти все видные роялисты покинули Лондон и его окрестности, чтобы предложить свои услуги королю. По приказу парламента их дома были осмотрены на предмет наличия оружия, и по ходу дела избавлены от всего, что могло приглянуться тем, кто проводил обыск. В Сити эта процедура практически открыто использовалось для сведения старых счетов с соперниками. Из конюшен герцога Ричмонда в Кобхэме забрали всех его прекрасных берберских лошадей, хранилища лорда Дорсета в Кноле были разграблены, а в Хертфордшире молодой граф Бедфорд нагрянул в дома своих соседей-роялистов, сэра Томаса Феншоу и сэра Артура Кейпела, и отправил все найденные там ценности парламенту.
Лондон со страхом ждал со дня на день королевского наступления, но Карл колебался. В конце июля он провел короткую рекогносцировку в Мидлендсе, после чего вернулся в Йоркшир, где обдумывал план захвата лорда Ферфакса и его сына, двух наиболее активных организаторов от оппозиции, прежде чем снова идти на юг. От этого плана король отказался из боязни восстановить против себя молчаливое или нейтральное северное дворянство. В конце концов он назначил своим представителем в северных частях страны графа Камберленда, слабого потомка некогда грозного семейства Клиффорд, и повернул на юг. Объявив графа Эссекса предателем, король начал наступление на Мидлендс. Его войска насчитывали всего несколько сот человек, но он рассчитывал, что его готовы поддержать местные магнаты – граф Нортамптон, сэр Джон Байрон, энергичный Генри Хастингс, а главное – граф Линдси, который обещал оказать серьезную помощь, поставив под ружье своих арендаторов из Ноттингема и Линкольншира. Но соперничающее влияние парламента сделало свое дело, и короля ждал холодный прием. Он надеялся поймать одного из «пяти парламентариев», сэра Артура Хаслерига, который набирал людей в своих лестерширских поместьях и, как говорили, все еще «скрывался где-то там», но Хаслериг, получив предупреждение от друзей, ускользнул от него. Вместо него король схватил в Лестере своего старого недруга, безухого Джона Баствика, пять лет назад приговоренного к позорному столбу за нападение на епископов. Карл хотел сразу же обвинить его в государственной измене, но его разубедили, поскольку были опасения, что местный суд его оправдает.
Теперь он собирался официально поднять королевский штандарт и призвать всех своих лояльных подданных вернуть то, что ему причиталось. Лорд Стрендж убедил его выбрать для этого акта Уоррингтон, город, окруженный владениями феодала-роялиста Стенли. Но Уоррингтон находился слишком далеко от помощи, которую король ожидал получить из Нидерландов от своей жены. Вместо него Карл выбрал Ноттингем, куда можно было добраться из устья Хамбера по судоходной реке Трент, завладеть мостом, важнейшим для всей дорожной сети срединных земель, и дальше, как он думал, выйти на территорию, где его сторонники смогут набрать людей. Ноттингем был городом с населением около 5000 человек, достаточно процветающим, поскольку являлся центром торговли крупным рогатым скотом в долине Трента. Городок беспорядочно карабкался по склонам двух бугристых холмов, на одном из которых возвышались развалины старого замка, и был наполнен отвратительным зловонием от кожевенных мастерских. Но сначала король опрометчиво пошел на Ковентри, намереваясь разгромить осаждавшие его силы парламента. Эти силы представляли собой недисциплинированный сброд, который браконьерствовал, крал церковную утварь, игриво уклонялся от назойливых шлюх и кричал, что они съедят «сборище кавалеров» на ужин. «Настоящие каннибалы», как одобрительно называл их один из офицеров. Отряды короля были более дисциплинированны, но численно намного меньше, и он не позволил им вступить в бой.
22 августа он отошел в Ноттингем и здесь в атмосфере скорее безразличия, чем враждебности провел официальное поднятие королевского штандарта и объявление палаты общин и их солдат предателями. Действо получилось неловким и безрадостным. Стояла тоскливая сырая погода, и король, впав в уныние, изменил текст заявления, которое получилось таким невнятным, что герольд с трудом смог его
