Ирвинг Стоун - Происхождение

Чарлз стиснул брата в объятиях. Прошло уже три с половиной года, как Эразм окончил колледж Христа. После краткого визита в Маунт он уехал в Лондон, откуда надолго отправился путешествовать по Франции и Австрии. Когда он стал жаловаться на скверные гостиницы и трудности путешествий, Чарлз поинтересовался, почему он не ведет оседлый образ жизни и не живет с комфортом.

– Как раз это я и намерен сделать, – отвечал Эразм.. – Свое время я буду делить между квартирой на Риджент-стрит и Уиндхемским клубом в Сент-Джеймсе. Время моих скитаний прошло. Я собираюсь навсегда обосноваться в Лондоне и с грустью взирать на то, как проходят годы.

– А врачебная практика?

– Я принимаю не пациентов, а лекарства. Вообще-то со здоровьем у меня как будто все в порядке, только вот моральное состояние подводит: часто я не в состоянии ничего делать.

Чарлз был ошарашен. Как, после стольких лет, проведенных в Эдинбурге, в колледже Христа – а ведь Эразм считался хорошим студентом, – забросить столь уважаемую специальность, к которой брат так хорошо подготовлен! Он, правда, вспомнил, что сам решил не связывать свою жизнь с больными и увечными. Да, но ведь он вышел из игры в самом начале и стал изучать теологию. А где будет искать себе другую профессию Эразм?

– Нигде, дорогой мой Газ! Годы учебы в Эдинбурге и Кембридже, похоже, доконали меня. А если и не меня, то, по крайней мере, мое честолюбие.

Впервые дошел до Чарлза истинный смысл гневных слов отца, когда он увидел письмо с приглашением от Генсло: "Дурацкая затея… бесполезная… после экспедиции ты уже не сможешь заняться ничем серьезным". Да, для Роберта

Дарвина было бы ударом, если бы обнаружилось, что он вырастил двух бездельников, по существу живущих на деньги, присылаемые из дому, и присваивающих себе плоды многих десятилетий тяжелого и самоотверженного труда дарвиновской и веджвудовской семей… По своим моральным качествам они выглядели бы "паразитами" в глазах доктора Дарвина, посвятившего сорок четыре года беззаветному служению своим ближним. – Я вовсе не собираюсь бездельничать только потому, что у меня не будет постоянного занятия.

– Значит, Рас, у тебя есть какой-то план действий? В таком случае я рад за тебя.

– В Лондоне все настолько заняты, что у людей не остается времени, чтобы посвятить его дружбе. Я рассчитываю, что у меня оно будет оставаться, насколько, впрочем, позволит мне мое слабое здоровье.

Чарлз прежде не знал, что у брата "слабое" здоровье. Наоборот, он всегда казался ему и здоровым, и сильным.

– А кого ты намерен одаривать этой дружбой?

Лицо Эразма исказилось гримасой боли. Ему был мучителен этот суд младшего брата, перед которым приходилось оправдываться.

– Я много об этом думал. Я хотел бы завести в Лондоне свой дом, скромный, но уютный, где мог бы собираться народ – есть, пить, знакомиться, беседовать на интересные темы. Я виделся с несколькими писателями. Это, пожалуй, самые одинокие люди на свете, которых мне приходилось встречать.

Каждый день Эразм сопровождал Чарлза на "Бигль", помогал записывать показания барометров, помогал и в других его делах, поражаясь трудолюбию младшего брата. Предстоящее плавание восхищало его, и он ликовал вместе с Чарлзом, когда наконец была объявлена новая дата отплытия – 5 декабря.

Чарлз думал: "Бедный Рас. В сущности, он так одинок. Вот для чего ему понадобился его светский салон, чтобы другие могли дарить ему свое тепло и дружбу".

Как-то он спросил Эразма:

– А что насчет женитьбы? Согласуется это с твоими планами?

– Не думаю. Не хочу брать на себя такого рода ответственность.

– Даже если влюбишься?

– Газ, по мужской линии в нашей семье ты – представитель романтического начала. Я еще помню, как ты гарцевал по полям и лугам с этой своей кокеткой Фэнни Оуэн. По правде говоря, я никогда не знал любви. Моей натуре она чужда.

– Ну уж и чужда. Я тоже могу кое-что вспомнить: разве тебе хоть немножко не вскружила голову кузина Эмма Веджвуд? В семье одно время поговаривали, что вы поженитесь.

Лицо Эразма осветилось теплой улыбкой.

– Ах, Эмма! Наша очаровательная "мисс Неряха"! Да мы даже ни разу не держались за руки. Так что если кто-то и толковал о женитьбе, то только потому, что дарвиновским и веджвудовским кузенам и кузинам просто положено жениться и выходить замуж друг за друга. Вообще-то наши славные сестрички предпочли бы, чтобы я женился на Фэнни, второй из "голубок".

– Лично я всегда думал, что ближе всех тебе кузина Шарлотта. Она красива, обаятельна, а ее акварели сделаны рукой мастера.

– Перестань, Чарлз, на роль свахи ты явно не годишься. Отъезд Эразма вызвал у брата приступ неподдельной тоски – впервые за время пребывания в Плимуте. Редко случалось, чтобы он испытывал подобное чувство.

5 декабря, в понедельник, на небе с утра не было ни облачка. Капитан Фицрой отдал приказ:

– Готовить корабль к отплытию!

У команды вырвался вздох облегчения. Чарлз прыгал от радости… до тех пор, пока с юга не задул штормовой ветер, снова приковав "Бигль" к гавани.

Сидя за столом в чертежной, он сквозь зубы процедил Стоксу:

– Я возвращаюсь в свои Кларенские бани. Хочется доставить себе удовольствие и поспать на прочной, ровной, устойчивой кровати.

– Смотрите не переусердствуйте, – предупредил Стоке. – Стоит подуть ветру с севера и нас унесет из Плимута раньше, чем вы успеете сбросить свою ночную сорочку.

Чарлз продолжал жить на квартире, пока один порыв ветра сменял другой. С каждым днем все больше наваливалась усталость. Когда он ступил на борт, чтоб хоть чуточку взбодриться, качка на "Бигле" оказалась такой сильной, что он тут же поспешил ретироваться. День за днем офицеры только и делали, что следили за барометрами.

Понадобилось целых пять дней, чтобы ветер наконец переменился. В девять вечера они снялись с якоря. Как только обогнули мол, их подхватила большая волна. И снова их предостерегли барометры: с юго-запада надвигается шквал. Корабль начал зарываться носом в волны. Чарлз испытал приступ морской болезни. Это была самая кошмарная ночь в его жизни: вой ветра, рев волн, хриплые возгласы офицеров и выкрики команды – да, этот ночной концерт он забудет не скоро. Утром капитан Фицрой приказал возвращаться в Плимут и ожидать там более благоприятного ветра.

Чарлз снова вернулся в свои Кларенские бани.

Следующие две недели были ужасны: постоянный резкий холод, снег, лед. Все это время Чарлз плохо ел и еще хуже спал; он исхудал, взгляд его сделался грустным. Его товарищи на "Бигле" ворчали и огрызались. Один из них, Питер Стюарт, его ровесник (на флот он пришел в четырнадцать лет), которого Чарлз навестил во время ночной вахты, сказал: