Александр Никонов - Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.

– Но у меня человек еще и становится духовно богаче! Именно это дает ему радость!

– То есть «радоваться жизни» и «быть духовно богатым» – это синонимы? Так?

Пауза. Художник Андрияка думает.

– Ну-у… Я думаю, что да. В древности, кстати, вместо «здравствуй» говорили: «Радуйся!» В этом был глубочайший смысл.

– О-па!.. А если человек радуется с вашей точки зрения «неискусству»? Например, пошлой картинке с Монмартра. Духовен ли он?

– Но мы же можем его чуть-чуть приподнять, воспитать, помочь, раскрыть глаза, сделать еще духовнее. А можем ничего не делать. Поставил он слоников в ряд – от маленького до большого – и радуется. Можно и так. Но лучше приподнять, показать другие возможности.

– Что значит «приподнять»? Усилить уровень его радости? Но уровень радости – это уровень эндорфинов и амфетаминов в крови. Больше того, что организм может выработать, он все равно не выдаст. Так не все ли равно, от чего организм испытывает радость – от Рембрандта или от слоников? Слоники даже экономичнее.

– По вашей логике получается, раз человек пьяница – пусть и будет до конца пьяницей.

– Нет, я говорю о том, что у простых людей другие критерии красоты, нежели у вас, профессионалов. Вы обывателей ругаете за пошлость вкуса, но это все равно, как если бы гонщик Формулы-1 ругал автолюбителя за неумение ездить. У вас просто разные критерии оценки, вот и все. И зачем вы свои критерии пытаетесь навязать народу-покупателю, называя их искусством? В конце концов, творчество – одна из форм самовыражения. Так почему за самовыражение художника должно расплачиваться государство, народ? Вот о чем речь. У вас, – не вас конкретно я имею в виду, а всех русских интеллигентов-«культуристов», – прямо какой-то мессианский зуд! Вы нападаете на несчастный народ и норовите с помощью силы государства напичкать его высоким и прекрасным, как вы это понимаете. Вечная борьба, которая в конечном итоге оборачивается борьбой за бюджетные деньги.

– Борьба вообще характерна для нас, русских. На Западе нет такой борьбы «за правду».

– Но ведь правда у каждого своя, Сергей Николаевич! К чему навязывать свою правду другим людям?

– Это жизнь! Если у человека нет порывов чего-то сделать – он мертв. Просто заехал в супермаркет, купил поесть, поспал, поработал – все размеренно и успокоенно… Выезжаешь за рубеж, один год, второй год – ничего не меняется! Как они жили, так и живут. Все то же самое.

– Какая прелесть! Уверенность в завтрашнем дне.

– Нет! Я так жить не могу! Мне нужны постоянно страдания и борения. Без этого я не могу, это не жизнь, это болото! И эта черта – она у большинства русских людей! И благодаря ей мы никогда не будем походить на Запад!

– Опять, значит, будем бороться друг с другом?

– Если посмотреть в историю – у нас вечная борьба. Потому что каждый стремится к хорошему.

– И другого стремится в это хорошее рылом сунуть… А вот теперь ответьте мне на такой вопрос: почему как только эти борцы за хорошее завоевывали наконец какие-то «хорошие» высоты, они начинали беззастенчиво хапать в карман? Или попросту становились обычными бизнесменами.

– Не обязательно.

– Как не обязательно? Вот у вас на столе что лежит за бумажка? «Акт выдачи» какой-то.

– Ну, это работа, это совсем другое… Это к нашей теме не имеет отношения.

– Имеет. Все борцы, добравшись до определенных высот…

– Зато на их месте появляются другие борцы. И они опять борются за правду против предателей идеи и низвергают их. – Андрияка смеется. – И опять то же самое получается! Вечная борьба за хорошее.

– За хорошее место… Но вернемся к нашим баранам – художникам. Не честнее ли просто работать, как на Западе, нежели осаждать государственного чиновника, доказывая ему разными способами, что он должен финансово поддержать «настоящее высокое искусство, необходимое народу»?

– Если мы искусство переведем на рыночные рельсы, это будет катастрофа.

– Значит, на Западе сейчас катастрофа, а у нас хорошо?

– Нет, у нас тоже катастрофа. Государство мало помогает культуре.

– Неужели вы не видите тенденцию? У нас ведь в конце концов будет как на Западе.

– Как на Западе у нас никогда не будет! Потому что Россия большая очень. Москва – да, она может превратиться в западный город. Уже превращается. У меня знакомая из Парижа приехала, она там с 1971 года живет. А несколько лет назад приехала, увидела Тверскую – ахнула: то ли я в Москве, то ли в Париже!.. Но это только столичные изменения. А в провинции как люди жили, как ходили в свои сельпо, так и ходят. Их сознание еще долго не изменится.

– Просто расизм какой-то! У москвичей быстро сознание поменялось, а провинциалы, типа, тупые… Просто в России все изменения всегда имеют центром кристаллизации столицу, а уж из столицы новшества распространяются на всю страну. И происходит, как сказал бы физик, «фазовый переход».

– Ну, может быть, лет через 50–60, когда поколение сменится, в провинции будет как в Москве.

– Оно уже сменилось, Сергей Николаевич. Те 17-летние, которые выросли без ума, чести и совести нашей эпохи, они совсем другие. Все произойдет гораздо раньше. И тогда придет к вам арт-директор и скажет: «Ну что, Сереж, народу нужны натюрморты! Тридцать штук в месяц. А то арендную плату платить будет нечем».

– Надеюсь, этого не произойдет.

– Надеюсь, ваши надежды беспочвенны…

НАЗАД В БУДУЩЕЕ

Портрет Александры Буратаевой

Я уже старый козел, но иногда вспоминаю детство – при этом легко матерюсь, безудержно пью пиво с друзьями и ругаю комсомол. Признаюсь, детство было нелегким. Но удивительно приятным. Оно во многом продолжается и сейчас: кто может мне помешать легко материться и пить разбавленное пиво? Вот только комсомол куда-то пропал и пиво приходится самому разбавлять…

Комсомол мы (под словом «мы» я имею в виду свой круг общения), конечно же, терпеть не могли. Он навевал скуку, отнимал деньги и убивал время. А главное – раздражал постоянными бессмысленными мероприятиями, от коих невозможно было уклониться без вреда для собственной задницы. Но вместе с тем, комсомол и объединял нас, как ни странно. На почве ненависти к нему. Поскольку нормальному молодому человеку быть некомсомольцем в те мрачные годы было нельзя, то все ими и были (сразу вспоминаю генерала Вольфа из «Семнадцати мгновений весны»: «У нас все были в СС!»).

Все советские комсомольцы делились на две неравные группы – на нелюбящее комсомол большинство и любящее его меньшинство. Эти странные меньшевики раздражали нас, большевиков, поскольку от рождения сильно тяготели к организационной работе. Среди нас.