Фрау Томас Манн: Роман-биография - Инге Йенс
Многие годы в таких вечерах принимал участие и новоиспеченный д-р Альфред Прингсхайм, поскольку «маэстро был по-настоящему дружен — насколько это позволяла разница в возрасте и жизненном опыте — с юным почитателем своего таланта, которого он приглашал и на все репетиции». Однако незадолго до появления на байрёйтской сцене Хедвиг Дом-Прингсхайм эти близкие отношения были разрушены весьма драматическими обстоятельствами. Дело в том, что как-то в довольно поздний час один берлинский критик, находясь в знаменитой компании любителей пива, заявил, что весь этот Байрёйт есть не что иное как «сплошное надувательство» и он берется «всего лишь несколькими вальсами Штрауса низринуть всю эту шайку с их помпезного пьедестала». На что находившийся там юный приверженец Вагнера, по-настоящему разъярившись, воспылал решимостью защитить честь своего великого друга и запустил в обидчика пивную кружку. Международная пресса раздула этот инцидент и, если верить рассказу будущей супруги чересчур горячего почитателя великого кумира, вслед за тенором «расплескала кровь по улицам Байрёйта», что побудило виллу «Ванфрид», пекущуюся о своей репутации, раз и навсегда порвать все отношения с вернейшим из верных.
Вот почему считается, что Альфред Прингсхайм, состоя одно время в знаменитой Майнингенской театральной труппе, познакомился со своей будущей женой значительно позднее. (Майнингенским театром, который в последние десятилетия XIX века прославился, в первую очередь, благодаря своему классическому репертуару и гастролям по всем странам, лично руководил герцог Георг Второй.) Некоторые считают, что новоиспеченный доцент увидел на сцене юную актрису в роли Джульетты рядом с Ромео в исполнении Йозефа Кайнца[13]. Во всяком случае, об этом эпизоде рассказывает сама Хедвиг Прингсхайм-Дом в одной из статей, опубликованной в 1930 году под заголовком «Как я попала в Майнинген»; тем не менее, эти сведения не представляются достоверными. На самом деле все обстояло не так. Действительно, Хедвиг Дом играла Джульетту, но в свой второй зимний сезон в Майнингене, то есть в сезон 1876–1877 годов, и не с Кайнцем, а с «обожествляемым тогда Эммерихом Робертом»; к тому же, очевидно, исполнение было не столь блестящим, как хотелось бы: однажды в сцене на балконе она не смогла вымолвить ни слова. «Я больше не слышала суфлера, и моим единственным желанием было умереть на месте». Режиссер Хронек «стоял за кулисами и кричал мне: „Дура!“, что не умаляло моего желания умереть, но когда он понял, что со мной, он осмелился высунуться вперед, насколько это было возможно, и так громко прокричал забытые мною слова, что я их услышала и была спасена».
Расставание с Майнингеном, как полагают некоторые хроникеры, очевидно, тоже не было столь романтичным. Ссора с незаменимой и «по-настоящему талантливой […] исполнительницей героинь и любовниц» вынудила дебютантку после полутора лет работы на сцене распроститься с надеждой на театральную карьеру и уйти из театра: «С одобрения родителей, я с тяжелым сердцем подала заявление об уходе, и мне милостиво пошли навстречу. Однако у меня вовсе не было намерений окончательно бросить сцену, и я никогда не сделала бы этого, если бы не святые узы брака, на которые я променяла всемирно известные подмостки. Я вышла замуж».
Но прежде, наряду с некоторыми неудачами, о которых она шутливо поведала с завидной самоиронией, на долю юной актрисы выпала удача испытать и «счастливые мгновения небывалого успеха». Во всяком случае, ей был предложен трехлетний контракт с ежегодно возрастающей зарплатой в 1500, 2500 и 3500 марок в год, причем во время гастролей гонорар удваивался, хотя, по ее собственному признанию, она чувствовала себя на сцене как «беспомощное дитя», «которое не знало, куда себя деть», и заботилась единственно о том, чтобы в роли Луизы, в первой любовной сцене, встречая домогающегося ее жениха с распростертыми объятиями, держать его при этом от себя на приличествующем девице расстоянии, на что режиссер-постановщик «прямо из партера грозно крикнул: „Ближе, фройляйн Дом, ближе, ведь он ваш возлюбленный!“»
Юное создание из, как принято говорить, «хорошего дома» — и в театре! Возможно ли такое? Хедвиг Прингсхайм откровенно признается, что в глубине души никогда не надеялась преуспеть на театральных подмостках, хотя уже с раннего детства «страсть как любила читать наизусть самые длинные стихотворения, не щадя ни возраст слушателей, ни их пол». Однако посвящение себя актерской профессии было в то время просто немыслимо для дочери столь почитаемой в обществе семьи, хотя надо учесть, что у Домов традиционные для их социального положения буржуазные настроения счастливо сосуществовали с богемными и даже социалистическими. Поначалу на ее решение выбрать актерскую стезю повлиял визит одной актрисы, знакомой музыкального директора Майнингенского театра Ханса фон Бюлова, и уже затем, благодаря посредничеству герцога Георга, знакомого с Эрнстом Домом и его супругой, а также бывшей актрисы Эллен Франц, решение это было претворено в жизнь. «Мой отец не понаслышке, а из личного опыта знал довольно легкомысленные нравы театрального народца, и потому одна только мысль, что он посылает свою любимицу в этот вертеп, наполняла его ужасом. Однако это был человек, не умевший сказать „нет“, и когда вскоре герцог […] прислал к нам для переговоров своего режиссера, моя судьба была окончательно решена. Мне передали роль Луизы из „Коварства и любви“, которую я должна была выучить наизусть сама, не прибегая к чьей-либо помощи. Вот так я стала актрисой». После того как Хедвиг Дом обзавелась гримом и обновила свой гардероб, 1 января 1875 года, «сопровождаемая отцом, робкими напутствиями матери и тайной завистью трех своих младших сестер», она отправилась в Майнинген.
Ей едва исполнилось девятнадцать, и она была «еще совсем неумелой, неопытной маменькиной дочкой»; отец определил ее на пансион к директору местной гимназии, после чего уехал «со слезами на глазах», так что отныне ей предстояло учиться быть самостоятельной. «До этого времени я очень редко бывала в театре и потому не имела о царивших в нем нравах даже мало-мальского представления; теперь же со мной были только моя юность, моя красота, чудесный грудной голос, большие способности и не подавленная ничем естественность».
Видимо, именно совокупность всех перечисленных качеств привлекла к дебютантке благосклонное внимание не только самого герцога, но и юного математика Альфреда Прингсхайма, стремительное появление которого и прервало ее карьеру. «И вот отныне я осталась при своем таланте[14] и не могла нигде его применить. Даже излить свою ярость в декламации стихов я не имела возможности, ибо муж был совершенно глух к художественному слову и находил мою манеру исполнения отвратительной. А когда на меня находил стих и я
