Дмитрий Оськин - Записки прапорщика

- Значит, и меня скоро - по шапке?

- Ну что вы! Вас никто за офицера не считает... Минут через двадцать зашли Васильев и Анисимов. Васильев, протягивая руку, обратился ко мне:

- Видите ли, Дмитрий Прокофьевич, настроение тревожное.

- В каком смысле?

- Боюсь, как бы завтра у нас эксцессов не было: идти на позицию солдатам не хочется. Нам надо заблаговременно обсудить, как реагировать, ежели солдаты откажутся.

- Откажутся, тогда и поговорим. Если бы вопрос шел о наступлении, тогда, понятно, предварительно обсудить следует, насколько серьезно операция подготовлена. А тут дело простое: сменить финляндцев на знакомой нам позиции. Лучше расскажите, что было на митинге с членами Государственной думы.

- Особого ничего. Собрали тысячу солдат, массу офицеров. Вел митинг командир Финляндской дивизии генерал Сельвачев. Вы его видели когда?

- Нет, не видел.

- Чудной такой, череп у него, словно сахарная голова, - высокий, узкий. Поднялся на возвышение и сказал: прибыли господа члены Государственной думы, которые хотят разъяснить текущий момент. Скомандовал "смирно", потом "вольно". Рядом с ним встал член Государственной думы, князь Шаховской, а другой, Макагон... Говорил насчет необходимости защищать свободную Россию, что немец делает попытки использовать нашу революцию и разбить армию, чтобы снова поставить у нас царя. Рассказывал, что, когда у нас произошла революция и немцы об этом узнали, повели газовую атаку и пало несколько тысяч наших солдат.

Потом выступил Крыленко. Его солдаты слушали как своего. Он хлестко отделал и Шаховского и Макагона. Говорил, что Дума состоит сплошь из помещиков и капиталистов, что не она революцию делала, а рабочие. Словом, так думцев сконфузил, что солдаты хохот подняли. Крыленко поставил вопрос о жалованье: сколько они получают? Ответа не было.

* * *

В штабных канцеляриях поговаривают о том, что союзники нажимают на Временное правительство, чтобы оно отдало приказ о переходе в наступление по всему фронту. Это вопрос серьезный. С какой стати нам вести наступление? Нам дай Бог удержать то, что захватили полтора месяца назад. А чтобы немцы и австрийцы не провоцировали своих на выступление, надо установить тесные сношения с немецкими и австрийскими солдатами и разъяснить им цели нашей революции. Это будет понятно нашему противнику, вернее, его рядовой массе, и рядовая масса не пойдет в наступление.

- Немцы не такие дураки, - сказал Боров, обращаясь к Калиновскому. Если мы будем сидеть не сходя с места, то они тоже, думаешь, будут сидеть? Я стою за то, чтобы вести наступательную оборону.

- Ты можешь стоять за что угодно, но солдат наступать не станет, возразил Калиновский.

- А я тебе говорю, станет! - вскипел Боров.

- Не станет. Солдат теперь спит и видит, как бы поскорее домой поехать, землю делить.

* * *

12 апреля полк в полном спокойствии выступил из Олеюва на позицию. Протазанов уехал в отпуск, оставив временно командовать полком Соболева. При этом Соболев изменился до неузнаваемости: у него появилась некоторая ровность в голосе, солидная медлительность, внимательность к солдатам и младшим офицерам.

15 апреля неожиданно прочел в приказе по полку, что я назначаюсь младшим офицером в 10-ю роту и свою команду должен сдать поручику Кочаковскому.

Кочаковский - кадровый офицер, проторчавший всю войну в Туле в запасном батальоне, откуда был выслан на фронт лишь после революции, так как окопавшихся в тылу теперь гонят на фронт. Соболев, очевидно, решил порадеть товарищу и устроил его на мое место - в команду по сбору оружия и похоронную.

10-я рота встретила меня хорошо, там знали меня в бытность мою солдатом. Правда, таких старых солдат осталось немного.

Капитан Соколов, командир роты, встретил меня с видимым дружелюбием:

- Вы возьмете под свое наблюдение работы по укреплению проволочных заграждений перед окопами на участке всей роты, а в случае каких-либо действий вы будете руководить третьим и четвертым взводами. Обедать приходите ко мне. Пусть ваш; денщик приносит обед ко мне.

Идет усиленная подготовка к наступлению. Все солдатские комитеты, начиная от полкового и кончая фронтовым, высказывают опасение, что общее наступление может не удаться. Передают, что вопрос о наступлении будет поставлен на съезде Советов солдатских депутатов в Петрограде в конце мая. Но упорно говорят, что военное командование готовится начать наступление до съезда.

На позиции акклиматизировался быстро. Встаю с рассветом, делаю обход окопов, проверяю сторожевые караулы, дежурных пулеметчиков, задерживаюсь иногда около солдатских землянок.

На фронте тишина. Стрельбы ни с нашей стороны, ни со стороны австрийцев почти нет. Лишь ночью изредка перестреливаются острастки ради выставляемые на ночь передовые цепи караулов.

По вечерам у себя в землянке беседую с прапорщиком Зубаревым. Ему кажется, что в связи с революцией крупных боев, какие были раньше, больше не будет, он жалеет, что теперь вряд ли удастся отличиться на фронте и получить Георгиевский крест.

Вчера, 25 апреля, ко мне в землянку неожиданно зашли несколько солдат 11-й и 12-й рот:

- Скажите, правда ли, скоро наступление будет?

- Мы думаем, что наступать нам не след. С какой стати теперь? Мы и без того на австрийской земле.

- Но не забывайте: у нас обязательства перед союзниками.

- А за каким чертом нам союзники? - горячо возражает Никаноров. Пусть они там у себя на Западном фронте дерутся...

- Если мы изменим союзникам, они могут открыть против нас новый фронт. Японцы выступят на Дальнем Востоке, англичане и французы могут послать свои войска в Архангельск и Одессу, и кроме австро-немецкого фронта мы получим дополнительно новые фронты. Я так думаю, - продолжал я, - еще несколько усилий - сломим немца, а там и всеобщий мир.

- А мы думаем начать братание с австрийцами.

- Как - братание?

- Очень просто. Помните, в прошлом году на Пасху под Сапановом мы с австрийцами сходились меж окопами.

- Вот и теперь сходиться будем и беседовать. Чего нам друг в друга стрелять? Ведь как нашего брата мобилизуют и на войну гонят, так и их, горемычных. Если мы не захотим наступать, этого может не захотеть и австриец.

- Не знаю, что вам посоветовать, товарищи. Думаю, что лучше всего этот вопрос обсудить в полковом комитете.

- Нет уж, товарищ Оленин, мы сами думаем, без комитета начнем брататься. А вас просим об этом пока никому не говорить.

Я дал слово.

На следующий день после обеда из окопов 12-й роты вышли на бруствер три солдата, один держал надетый на штык винтовки белый флаг. Со стороны австрийских окопов на протяжении нескольких минут не было никакого ответа. Отсутствие стрельбы ободрило других солдат. И скоро весь бруствер заполнился людьми 12-й роты. Они были без винтовок, за исключением солдата, который на свою винтовку нацепил белый флаг.