Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес
* * *
В музее в Веймарском замке есть очень странная картина. Это Каспар Давид Фридрих, но на ней одни только горные вершины, это явно был большой пейзаж из Исполиновых гор, но картина утратила как минимум нижние две трети холста. Она имеет ширину сто шестьдесят семь сантиметров, а высота у нее всего сорок восемь сантиметров. Картина официально называется «Горная цепь при луне». Интересно, куда делась ее нижняя часть? У меня есть одно предположение. В 1815 году к Гёте в Веймар приезжали братья Буассере[85], и в числе прочего они говорили о Каспаре Давиде Фридрихе. Писатель поделился с ними своим гневом по поводу этого художника, который всё пишет и пишет меланхоличные картины. Сюльпис Буассере пишет в своем дневнике о припадке гнева у Гёте: «На картины Фридриха можно смотреть даже вверх ногами, Гёте очень злится на подобное; как он раньше бушевал и колотил по этим картинам, положив их на стол <…> стрелял по ним и т. д.». Да, так и написано. И глядя на странную полоску горного пейзажа в веймарском музее, можно только гадать, была нижняя часть расколочена на столе или расстреляна. Нужно бы проверить отпечатки пальцев на ней. Может быть, на суде Гёте ответил бы, что действовал в рамках необходимой самообороны, потому что иначе этот навязчивый Фридрих никогда не перестал бы слать свои картины в Веймар.
* * *
Каждое время по-своему ищет и находит Каспара Давида Фридриха. И удивительным образом каждое время не ограничивается одной причиной любить или ненавидеть его, а находит как минимум две. Когда в 1974 году по случаю двухсотлетия со дня рождения художника открываются две огромные выставки в Дрездене и Гамбурге и сотни тысяч посетителей устремляются смотреть на его картины, главные искусствоведы «поколения 68-го» издают небольшую книжку под названием «Буржуазная революция и романтизм»[86]. Не скрывая раздражения, они заявляют на своем обычном птичьем языке: «Является ли для ФРГ религиозно окрашенный доиндустриальный пейзаж Фридриха, понимаемый как негативная утопия, идентичным идеальному пейзажу индустриального общества? Представляется ли в ГДР искусство Фридриха, понимаемое как антиципация социалистического искусства, реальностью, как она есть, местом счастья?» Да, каждое время и каждая система стараются повернуть Фридриха так, как им удобнее. Но его живописи на это плевать. Она без потерь переживет и нашу любовь к ней. Как замечательно выразился современник Фридриха Геббель[87], «эту живопись надо любить брутто, а не нетто».
* * *
Восьмого января 1937 года солидный господин в шляпе является в Национальную галерею в Берлине и просит встречи с ее директором Эберхардом Ханфштенглем[88]. В книге посетителей остается запись: «Мартин Брунн, лично, предлагает купить у него картину „Вацманн“ (неизвестный мастер)». На вклеенной визитке зачеркнут адрес «Паризер-Штрассе, 27» и приписано от руки «Дармштедтер-Штрассе, 10», то есть ее владелец, хозяин фирмы по торговле благородными металлами, был вынужден перебраться в менее благородный район Берлина. Когда он показывает Эберхарду Ханфштенглю фотографию работы «неизвестного мастера», тот сразу догадывается, с чем имеет дело, уж больно хорошо этот автор знаком директору. Эта огромная картина – самая большая из написанных Фридрихом, уже десятки лет о ней не было никакой информации. Директор говорит Брунну, что готов немедленно купить картину, и о том, что это картина Фридриха. Он предлагает хорошую цену в двадцать пять тысяч рейхсмарок, и уже спустя двадцать четыре часа транспортная компания «Хаберлинг» забирает картину у Брунна в Национальную галерею.
На следующий день собирается закупочная комиссия музея и одобряет сделку – но в наличии только пятнадцать тысяч рейхсмарок. Где раздобыть недостающие десять тысяч? Ханфштенгль знает художественные вкусы рейхсканцлера, то есть его любовь к горной романтике, и отправляет письмо с просьбой к начальнику его канцелярии Отто Мейснеру, приложив фотографию «Вацманна». Спустя пару дней, 19 марта 1937 года, в Национальной галерее дополняют акт о покупке картины важной фразой: «Дополнительно получено десять тысяч марок от фюрера». А чтобы все об этом узнали, Адольф Гитлер сообщает во «Франкфуртской газете» от 9 мая: «Намедни директор Берлинской национальной галереи извлек из тьмы частного владения вид на гору Вацманн, на приобретение которого фюрер и рейхсканцлер выделил солидную сумму».
Это со многих точек зрения примечательное событие. До сих пор это единственное задокументированное пересечение Каспара Давида Фридриха и Адольфа Гитлера. Среди картин, изъятых для будущего «музея фюрера» в Линце, есть все оттенки немецкого романтизма, но нет ни одной картины Фридриха. Гитлер не упоминает его ни в одной своей речи. Есть только высказывания Геббельса о том, что «шеф», как Геббельс всегда называет Гитлера, очень любит нашего Фридриха. Но на самом деле Гитлер относится к картинам Фридриха примерно так же, как Гёте: они для него слишком мрачные, слишком многозначные, не до конца понятно, возвышают они немецкую душу или скорее тянут вниз. Но «Вацманн» – другое дело. Он такой гордый, мужественный, сверкающий, он возвышается над миром, светится величием, картину можно даже принять за образец того возвышенного горного мира, который Гитлер любит в фильмах Лени Рифеншталь.
Возможно, еще важнее то, что Фридрих написал Вацманна под тем же углом, под которым на гору смотрит Гитлер, когда сидит на террасе своей горной виллы под Берхтесгаденом, которая год назад стала его основной резиденцией. Когда такой вид подают на тарелочке с голубой каемочкой, то даже Гитлер не возражает против Фридриха и готов выделить на него немного денег. Всё правильно. Хотя всё совсем не правильно. Изображением величественной природы Фридрих поет оду ее создателю и выражает смирение человека, восхищающегося природой, – Гитлер же понимает эту картину как героические декорации для своих германско-альпийских мегаломанских фантазий.
Как там сформулировал историк идей Исайя Берлин? Одно из самых болезненных открытий состоит в том, что последующие эпохи могут превратить любые духовные достижения в их противоположность.
Эта история оказывается еще более удручающей, если вернуться к тому господину в шляпе, который в 1937 году продал картину Национальной галерее. Дело в том, что Мартин Брунн – еврей, а «Вацманн» Фридриха
