Александр Дюма - Путешествие в Египет

Благодаря замечательному топографическому чутью, присущему парижанам, мы уже чувствовали себя в Каире так свободно, словно родились здесь; наши мусульманские одежды, которые, признаюсь без ложной скромности, мы носили с истинно восточным достоинством, распахивали перед нами любые двери, даже врата мечетей, куда мы взяли привычку частенько наведываться. Мечеть - это оазис города: здесь вас ждут прохлада, вода, тень, деревья и птицы. Здесь вы встретите арабских поэтов, они приходят сюда, чтобы в перерывах между молитвами толковать стихи из Корана, и своим пением убаюкивают набожных бездельников, проводящих все свое время под сенью цветущих апельсиновых деревьев; нам доставлял истинное удовольствие размеренно-монотонный голос муэдзина; пока он молод, он взбирается на самый верх мадана и оттуда призывает народ на молитву; с годами он опускается на ярус ниже и голос его тоже утрачивает былую звонкость; еще позже, будучи дряхлым старцем, он способен подняться лишь на самую низкую галерею, откуда его слышат только прохожие.

Часто нам доводилось находиться в мечети во время омовения, и, подобно истинным правоверным, мы тоже принимали участие в исполнении этих религиозных обрядов; по тому рвению, с которым мы смачивали водой нос и руки, можно было бы заключить, что мы прибыли из святых мест - Медины или Мекки. Нас всегда забавляло то, как при выходе из мечети молившиеся "разбирали" свою собственность; каждый мусульманин, входя в мечеть, оставляет на пороге обувь, и возле дверей всегда возвышается гора бабушей всех цветов и фасонов. Вспомните разъезды после парижских балов, где каждый берет не свою шляпу, а ту, что покажется ему самой лучшей; то же происходит и с бабашами; это форменный грабеж, поскольку никто из молившихся даже не дает себе труда разыскать пару обуви хотя бы того же цвета, что и его. Что же касается самых ревностных правоверных, то они возвращаются из мечети вообще босиком, поскольку те, кто остался недоволен доставшимися им бабушами, возмещают ущерб качества количеством и уходят, унося по четыре туфли: две на ногах и две на руках.

Можете себе представить, сколь частым и разнообразным бывает это развлечение в таком городе, как Каир, где только на одной улице мы насчитали около шестидесяти мечетей; мы по очереди зарисовали самые примечательные из этих храмов: гигантскую мечеть султана Хасана, где укрывались мятежники во время каирского восстания, с которыми расправились при помощи кавалерии и пушек; мечеть Мухаммед-бея, ее купол покоится на колоннах, уцелевших от древнего Мемфиса; мечеть Му-Рустам, отделанную редкостной мозаикой - все это великолепные памятники искусства XI-XII веков; мечеть султана Калауна, ее квадратные столбы доверху облицованы фаянсовыми плитками ослепительных цветов; мечеть султана Гури, ее роскошные своды украшены прихотливо переплетенными и кокетливо изогнутыми арабесками, и, наконец, мечеть Ибн Тулуна, названную в честь построившего ее завоевателя; для арабов, которые приходят сюда молиться чаще, чем в другие мечети, она стала святыней, для любопытных чужеземцев - достопримечательностью, ибо все в ней поражает- и древность (она построена в IX веке), и невиданные размеры, и необычный минарет, снаружи опоясанный лестницей. Зарисовывая интерьер этой мечети, я едва не стал причиной ужасного скандала. Поскольку христиане могут проникнуть в мечеть лишь под страхом наказания, назначаемого обычно теми, кто застигает их там врасплох, поскольку лишь очень немногие мусульмане занимаются живописью, мы из предосторожности улучали такой момент, когда в мечети оставалось совсем немного правоверных - они либо дремали, расположившись под цветущими апельсиновыми деревьями, либо предавались видениям, порожденным опиумом, кроме них были там еще поэты, поглощенные толкованием Корана или самосозерцанием и не обращавшие на пас никакого внимания. Я достал из-за пояса кроме бристольской бумаги32 еще один лист, испещренный арабскими буквами, и принялся за дело.

Заслышав за спиной чьи-то шаркающие, неторопливые шаги, я тут же клал исписанный лист поверх своего наброска; проходивший мусульманин искоса глядел на пего и, принимая нас за копиистов или поэтов, уходил, пожелав либо терпения, либо вдохновения, в зависимости ОТ ТОГО, чем, ПО его мнению, мы работали - руками или головой. Но тут я, вероятно, так углубился в созерцание своего творения, что не услышал, как ко мне кто- то приблизился; это оказался один из самых фанатичных завсегдатаев мечети; заметив тень на наброске, я инстинктивно положил сверху исписанный лист, но было уже поздно: правоверный увидел рисунок и признал во мне франка. Это открытие повергло его в такой ужас, что он бросился к одной из внутренних дверей, испуская дикие крики; я не стал терять времени, засунул рисунок, бристольскую бумагу и страницу рукописи за пояс и, решив, что если мусульманин позволил себе бегать в святом месте, то и я имею на это право, кинулся к выходу, в свою очередь не дав себе труда отыскать принадлежавшие мне туфли, обулся в первые попавшиеся и скрылся в соседней улочке.

Однако, чудом избегнув мук святого Стефана, я чуть было не повторил участь святого Лаврентия33. Горел один из домов в квартале франков; когда я увидел, что все бегут в направлении моего отеля, и к тому же имея только одному мне известные причины поторапливаться, я тоже устремился вслед за бегущими. Скоро мы оказались у места пожара, который спокойно делал свое дело, в то время как присутствующие пытались бороться с ним главным образом криками, жестами или молитвами. Между тем показался кади со своей гвардией, вооруженной бамбуковыми палками; в мгновение ока все вокруг опустело; рота солдат и около сотни добровольцев устремились к соседним деревянным домам, стоявшим вблизи горевшего. Работавшие действовали весьма рьяно, через час от домов не осталось и следа. Таким образом был отрезай путь огню, затем топорами подрубили главные опоры объятого пламенем дома, и он сразу рухнул; обломки залили водой и, оставив их тлеть под надзором стражи, разошлись.

Нашим вторым развлечением, не столь опасным, как первое, было посещение кофеен. Как известно, это светские заведения, и их смело может посещать кто угодно; курильщики опиума, игроки в шахматы и в мангаля - самые рьяные завсегдатаи кофеен. Ну а мы, не будучи любителями ни одного из этих развлечений, просто-напросто заказывали кофе и трубки. Мы не сразу привыкли к кофе, который на Востоке готовят иначе, чем во Франции: зерна слегка обжаривают, измельчают пестиком и заливают кипящей водой; пьют его таким горячим, как может выдернуть нёбо. Сначала я имел слабость попросить сахару и все необходимое для этой процедуры. Когда официант принес мне в ладони немного сахарного песку, я велел дать ложечку, чтобы размешать сахар, он поднял с пола какую-то щепку и любезно преподнес ее мне. Мои принципы не позволяют мне оскорблять окружающих, и поэтому, несмотря на брезгливость, которую я испытывал к этой импровизированной сахарнице, я подставил свою чашку, а затем поскоблил щепку перочинным ножом, чтобы освободить ее от всего наносного, и таким образом мне как нельзя лучше удалось испортить этот напиток. Тогда я попросил еще одну порцию кофе, выпил во всей его восточной первозданности и почувствовал изумительный аромат и изысканнейший вкус. Небольшие порции позволяют выпивать в день двадцать пять - тридцать чашек кофе; кофе вселяет бодрость, тогда как трубка - это развлечение. Стоит куда-нибудь зайти, и вам сразу же приносят кофе и чубук; кофе восстанавливает силы, отнятые жарой, ну а чубук заменяет разговор.