Ирина Ободовская - Роковая красавица Наталья Гончарова

Увлекался Пушкин петербургскими красавицами и будучи уже женатым. И не без основания Наталья Николаевна ревновала его к графине Надежде Львовне Соллогуб, очень красивой, очаровательной девушке, которой он посвятил в 1832 году великолепное стихотворение:

Нет, нет, не должен я, не смею, не могуВолнениям любви безумно предаваться;Спокойствие мое я строго берегуИ сердцу не даю пылать и забываться…

Во многих письмах из Болдина поэт всячески старается развеять ревнивые подозрения жены: то шутя говорит, что волочится только за семидесятилетними старухами, то уверяет, что невинен, как младенец, и даже называет Соллогуб «шкуркой», полагая таким образом убедить Наталью Николаевну в том, что она во сто крат красивее (хотя «бой-бабой» Наталью Николаевну назвать никак нельзя) и что в отношении к Соллогуб у него ничего нет… Ничего серьезного и не было, кроме временного увлечения молодой красивой девушкой.

Последнее письмо Пушкина к Наталье Николаевне из Болдина датировано 6 ноября 1833 года, в середине ноября он был уже в Москве, а в двадцатых числах – в Петербурге.

«Дома нашел я все в порядке, – пишет он из Петербурга 24 ноября Павлу Воиновичу – жена была на бале, я за нею поехал, – и увез к себе, как улан уездную барышню с именин городничихи».

Болдинская осень 1833 года была также чрезвычайно плодотворна для Пушкина. Он закончил «Историю Пугачева», написал «Сказку о мертвой царевне», «Сказку о рыбаке и рыбке», несколько стихотворений и, наконец, гениальную свою поэму «Медный всадник». Так что к Наталье Николаевне, как он писал, вернулся поэт с «большой добычей».

Но, к сожалению, тех материальных благ, на которые рассчитывал Пушкин, это ему не принесло.

Лето в Полотняном Заводе

В начале декабря 1833 года Пушкин представил своему «венценосному цензору» «Историю Пугачева» и «Медного всадника». Через Бенкендорфа он обратился к царю с просьбой разрешить печатать «Пугачева» в казенной типографии за свой счет и выдать ему для этого ссуду в 20 тысяч рублей с обязательством погасить ее в течение двух лет. Император позволил издать книгу, но потребовал изменить название: не «История Пугачева», а «История пугачевского бунта». Пушкин рассчитывал выручить за книгу 40 тысяч и, погасив часть долга казне, а также расплатившись с неотложными частными долгами, иметь какую-то сумму свободных денег. «Медный всадник» пропущен не был. Император потребовал переделать ряд мест в поэме. Пушкин отказался.

Указом от 31 декабря 1833 года Пушкин был неожиданно пожалован в камер-юнкеры – «подарок» императора к Новому году.

«…Вот тебе другие новости, – пишет Пушкин Нащокину, – я камер-юнкер с января месяца. Медный всадник не пропущен – убытки и неприятности! За то Пугачев пропущен, и я печатаю его на счет государя. Это совершенно меня утешило; тем более, что, конечно, сделав меня камер-юнкером, государь думал о моем чине, а не о моих летах – и верно не думал уж меня кольнуть» (середина марта 1834 года).

Пушкин пишет Нащокину о своем камер-юнкерстве в очень мягких тонах (и обратим внимание, через два с лишним месяца после события), не желая в письме выразиться более откровенно, зная, что друг и так все поймет. А в своем Дневнике он писал 1 января 1834 года: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но Двору хотелось, чтойы N. N. танцовала в Аничкове». 7 января Пушкин встретил в театре великого князя Михаила Павловича, который поздравил его с новым званием. «Покорнейше благодарю ваше высочество, – записывает Пушкин в Дневнике, – до сих пор все надо мною смеялись. Вы первый меня поздравили». Полагаем, это было сказано в уверенности, что будет передано царю…

Камер-юнкер – маленькое придворное звание, которое обычно давалось молодым людям. Так, например, Дмитрий Гончаров, брат Натальи Николаевны, получил его в 1829 году, когда ему исполнился 21 год. Подобная «милость» императора, конечно, была оскорбительной для поэта. Н. А. Смирнов в своих «Памятных заметках» рассказывает: «Пушкина сделали камер-юнкером; это его взбесило, ибо сие звание точно неприлично для человека 34 лет, и оно тем более его оскорбило, что иные говорили, будто оно было дано, чтобы иметь повод приглашать ко двору его жену».

Общеизвестно, что Николай I увлекался Натальей Николаевной и ухаживал за нею «как офицеришка», по выражению Пушкина. Возможно, императору и хотелось видеть ее на придворных балах. Но нам кажется, не это главное в камер-юнкерской истории. Пушкин пишет, что «Медный всадник» не пропущен. Не было ли «пожалование» Пушкину этого маленького чина местью Николая I за «Медного всадника», за «Ужо тебе!»? «Кто ты такой? – подумал император – как твой Евгений, осмеливаешься бунтовать? Я унижу тебя и раздавлю копытом своего коня». Николай I прекрасно понимал, что значит камер-юнкерство для великого поэта. Пушкин, конечно, жестоко страдал на этих придворных балах и приемах (а отказываться от приглашений было нельзя, мы увидим далее, как реагировал царь на то, что Пушкин не явился во дворец в день его именин) среди увешанных звездами и лентами генералов и камергеров в своем «полосатом кафтане», который ненавидел до глубины души. Так что появление Натальи Николаевны при дворе, мы полагаем, не первопричина, а следствие. Но император также хорошо знал, что его ухаживание за женой поэта не нравилось Пушкину…

В 1834 году Пушкину предстояла напряженная работа по подготовке к изданию «Пугачева». Кроме того, ему пришлось хлопотать о залоге отцовского имения. Безрассудное хозяйничание Сергея Львовича, который всецело доверился управляющему, обворовывавшему его и разорявшему крестьян, привело к тому, что имение должны были описать за долги. Пушкину, в надежде спасти родителей от полного разорения, пришлось взять управление имением на себя. Но ничего, кроме неприятностей, это ему не принесло.

В начале года Пушкин получил письмо от своего друга Нащокина: он извещал о своей женитьбе на Вере Александровне Нагаевой, с которой поэт познакомился в 1833 году, когда она была еще невестой Павла Воиновича. Пушкину девушка очень понравилась, и он советовал другу непременно на ней жениться.

«Ты не можешь вообразить, мой друг, как обрадовался я твоему письму… С первых строк вижу, что ты спокоен и счастлив… Наталья Николаевна нетерпеливо желает познакомиться с твоею Верою Александровною, и просит тебя заочно их подружить. Она сердечно тебя любит и поздравляет… Говорят, что несчастие хорошая школа: может быть. Но счастье есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному, какова твоя, мой друг; какова и моя, как тебе известно. Конечно мы квиты, если ты мне обязан женитьбой своей – и надеюсь, что Вера Ал. будет меня любить, как любит тебя Наталья Николаевна» (середина марта 1834 года).