Безумием мнимым безумие мира обличившие - Автор неизвестен -- Религиоведение
В Саровском лесу она пребывала, по свидетельству монашествующих в пустыни, около 30 лет, жила в пещере, которую себе вырыла.
Говорят, что у нее было несколько пещер в разных местах обширного непроходимого леса, переполненного хищными зверями и медведями. Ходила она временами в Сэров, в Дивеев, и ее часто видели на Саровской мельнице, куда она являлась работать на живущих там монахов.
«Во время своего житья в Саровском лесу, долгого подвижничества и постничества она имела вид Марии Египетской, — говорил архимандрит Серафим (Чичагов), автор «Серафимо-Дивеевской летописи», — худая, высокая, совсем сожженная солнцем и поэтому черная и страшная, она носила в то время короткие волосы, так как все поражались ее длинными до земли волосами, придававшими ей красоту, которая мешала ей в лесу и не соответствовала тайному постригу. Босая, в мужской монашеской рубашке-свитке, расстегнутой на груди, с обнаженными руками, с серьезным выражением лица, она приходила в монастырь и наводила страх на всех, не знающих ее».
Безропотно переносила она в лесу много различных лишений. Терпеливо переносила одиночество. Терпела ночные страхи, какие так естественно испытывать человеку в дремучем лесу среди непроглядной тьмы ночи. Пройдет, прокричит зверь, сломится ветка, зашумит буря в лесу, грянет гром, ливень забарабанит по листьям девственного Саровского леса — все пугало и наводило страх. Кроме этих естественных страхов было немало и необычных, которые наводил на подвижницу враг рода человеческого. Но все терпеливо переносила подвижница.
Окрестные крестьяне и странники, приходившие в Саров, глубоко чтили подвижницу; прося ее молитв, они приносили ей пищу и деньги, а она тотчас же раздавала это неимущим. Недобрые люди напали на подвижницу, надеясь найти у нее много денег. «Нет у меня денег», — отвечала разбойникам Паша.
Разбойники сильно избили ее, оставив истекающей кровью. Целый год она была между жизнью и смертью, но потом оправилась, хотя последствия побоев не прошли совершенно.
Несмотря на тяжесть одинокой жизни и сопряженные с нею опасности, Паша долгое время не хотела оставить своего лесного уединения. Очевидно, пустынная жизнь как нельзя более отвечала ее духовным потребностям, ее любви к Богу, ее стремлению к самоусовершенствованию.
В Дивеевский монастырь она пришла осенью 1884 года, и здесь-то обнаружился, воочию всех, присущий ей дар прозорливости, хотя и прикрытый иносказательным образом. Подойдя к воротам монастыря, Паша со всего размаха ударила по столбу и проговорила: «Вот как сокрушу этот столб, так и начнут умирать, успевай только могилы копать». И что же? Все увидели, что слова ее были вещими.
Вскоре умерла Пелагия Ивановна, несшая, как и Паша, тяжелый подвиг юродства Христа ради и имевшая огромное нравственное влияние как на инокинь дивеевских, так и на мирян. За ней умер монастырский священник, а потом одна за другой несколько монахинь, так что сорокоусты не прекращались в течение целого года, а выпадали и такие дни, что хоронили и по две монахини сразу.
Паша поселилась в отдельном домике, расположенном близ монастырских ворот. Там у нее была одна просторная и светлая комнатка, замечательно опрятная. Вся стена этой комнатки против дверей была закрыта большими иконами. В центре — Распятие, по сторонам его — справа Божия Матерь, слева — ап. Иоанн Богослов. В этом же домике, в правом от входа углу, имелась крохотная келья-чуланчик, служащая спальной комнаткой Прасковьи Ивановны. Простая деревянная кровать юродивой Паши Саровской с громадными подушками редко занималась ею, а больше на ней покоились куклы. Кукол своих блаженная любила, как малое дитя. Она с нежностью ухаживала за ними, кормила, мыла, обшивала и наряжала их. Была кукла, у которой от частого мытья отлетела голова. Прикрывая свои мысли иносказательными образами, Паша всякий раз, когда приходило время кому-нибудь умереть в монастыре, вынимала свою любимую куклу и начинала снаряжать ее, как покойницу.
Келейная жизнь Паши представляла собой непрерывный молитвенный подвиг. Всю ночь напролет она стояла на молитве и только под утро давала покой своему изможденному телу, но чуть забрюзжит свет, как она уже вставала и начинала свою молитву. Молясь сама, она того же требовала и от окружающих ее. Боже избави, если кто из сестер проспит полунощный час! Паша нашумит, накричит, а иногда и поучит провинившуюся своей палочкой. Паша знала наизусть несколько молитв, но предпочитала молиться своими словами. После обедни она садилась за работу, вязала чулки или делала пряжу. Это занятие сопровождалось, конечно, внутренней молитвой, и потому пряжа Прасковьи
Ивановны так ценилась в обители, что из нее делались пояски и четки.
Каждое свое дело она начинала не прежде, как испросивши Божие благословение. В важных случаях своей жизни она подходила к киоту с иконами и спрашивала: «Маменька, Царица Небесная! Можно ли сделать то-то, сходить туда-то?» И потом, сама дав утвердительный или отрицательный ответ, сообразно с этим начинала действовать. К иконам у нее была особенная любовь: она засвечивала перед ними лампады, украшала их цветами, клала перед ними любимые вещи свои, целовала их…
Усердная молитвенница, она особенно любила молитву умную. Ее она соединяла со всеми трудами своими, особенно со жнитвом травы, так что пожать травы за кого-нибудь на ее иносказательном языке значило пойти помолиться за кого-нибудь. Жнитво ее часто имело символическое значение. Замечено было дивеевскими сестрами, что если Паша сожнет и подаст посетителю лопух или какую-нибудь сорную траву, это предвещало близкое несчастье для гостя.
С посетителями, приходящими за духовным советом и просьбой помолиться, Паша обращалась неодинаково: иных ласково примет, угостит чаем, поклонится даже в ноги, на других накричит, выпроводив из своей кельи, пригрозит даже палкой. Ее духовный взор был светел и отлично видел и отличал истинное благочестие от напускного…
Пришел раз в Дивеево один странник, с виду очень смиренный, и просил Пашу принять его для духовной беседы. Юродивая долго отмалчивалась, а потом, когда странник настойчиво стал просить ее через одну из сестер, живших с нею, она стремительно выбежала на крыльцо, где поджидал ее странник, и со словами: «Ханжа, злодей, душегубец» — прогнала посетителя от своей кельи.
На сестер дивеевских Паша оказывала глубокое нравственное влияние, как своим непрерывным молитвенным подвигом, так и своими советами, строго соображенными с духовными потребностями той или другой инокини. Прекрасно осознавая, какое глубокое воспитательное значение для иноков имеет физический труд и как разрушительно действует на их внутренний мир праздность, Паша требовала, особенно от молодых сестер, непрерывной работы. Горе тому, кого увидит она за праздной беседой. Не переносила Паша и нечистоплотности. «Это
