Э. Гримм - Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Но такого результата, разумеется, нельзя было предвидеть заранее, и обвинять Гая в том, что, желая исправить несомненно дурное не испытанным пока средством, он не предусмотрел результатов своей меры, явно несправедливо. Сам же принцип реформы, лишение правящего класса судебной власти, несомненно, вполне верен и основателен.

Как бы то ни было, политическая цель – ослабление сенатского могущества и создание сильного противовеса ему – была достигнута самым блестящим образом, тем более что составление списка судей опять-таки оказалось в руках Гая. “Законом о судах Гракх разделил римский народ и из единого превратил государство в двуголовое”, – говорит, несколько преувеличивая, римский историк. Действительно, несомненно, что сословие всадников (ordo equester) обязано своим происхождением не кому иному, как Гракху, позаботившемуся и об установлении внешних отличий для своего создания. Он, вероятно, даровал им золотой перстень и особые места в театрах, не говоря уже о столь существенном определении ценза, открывавшего доступ в их ряды.

Не менее важна другая мера – закон о провинции Азия, которым достигалась троякая цель: во-первых, исключительное право распоряжаться провинциями окончательно было отнято у сената; во-вторых, доставлялись средства для раздачи хлеба на основании вышеупомянутого закона, и в-третьих, окончательно обеспечивалось финансовое положение союзницы Гая, денежной аристократии.

До сих пор приобретенная недавно провинция Азия, самая богатая из всех римских провинций, не платила прямых податей и находилась поэтому в очень выгодном положении. “Подати и дань остальных провинций, – говорит Цицерон, – таковы, что мы едва можем ими довольствоваться для защиты самих провинций. Азия же так богата и плодородна, что далеко превосходит все другие страны плодородностью полей и разнообразием плодов, величиной лугов и многочисленностью предметов вывоза”. Между тем, Гракх был принужден разыскивать средства для пополнения государственной казны, – как из-за крупных сумм, необходимых для его построек, дорог и так далее, так и, главным образом, из-за “хлебного” закона. Азия же уже потому должна была обратить на себя его внимание, что отсюда некогда думал получить средства для проведения своей реформы его брат Тиберий, а кроме того, и просто из-за своего необыкновенного богатства. Ввиду этого Гракх и предложил обязать провинцию платить ту же подать, которую Сицилия платила с самого начала, – десятину; вместе с тем постановлялось, что подать будет отдаваться в откуп не на месте, в самой провинции, где бы в торгах могли участвовать и местные капиталисты, и местные общины, а в самом Риме, чем, разумеется, фактически установлялась монополия римских всадников; вдобавок то же впредь предполагалось и относительно косвенных налогов. Наконец, сенат даже был лишен права сбавлять в виде особой милости сумму налогов – права, которого до сих пор никогда никто у него не оспаривал.

Менее всех других законов Гракха этот поддается благоприятному истолкованию. Интересы провинциалов, очевидно, мало трогали его, если он мог предложить ряд таких явно невыгодных для них мер. Плоды закона стали очевидны лет сорок спустя, когда при первом слухе об успехах Митрадата в борьбе с Римом провинциалы провозгласили его своим спасителем и кровью 70 тыс. римлян и италиков отомстили за все то зло, которое им было причинено. Разумеется, целью Гракха в данном случае оставалась забота о бедствующем римском народе, а в основании закона лежала мысль, что покоренный не имеет права обижаться, когда победитель пользуется своим положением. Но это не устраняет упрека в ничем не оправданном сознательном пожертвовании интересами целой страны ради чуждого ей народа и чуждых ей целей. Если, однако, этот закон и бросает некоторую тень на светлый образ Гая Гракха, мы все-таки не должны забывать, что народы античного мира считали позволительным относительно врагов и покоренных, а Гай Гракх, как-никак, разумеется, был сыном своего времени и своего народа, более крупным, более возвышенным, чем масса, но все же несущим на себе все признаки своего происхождения. Если осуждать его так строго за его поведение в данном случае, то почему бы не упрекнуть его и за то, что он не пожелал освободить рабов или облегчить их крайне тяжелую участь? Что он, по-видимому, как большинство лучших людей древности, не осознавал даже всей несправедливости, всего вреда рабства? Такое обвинение, конечно, было бы совершенно необоснованно; не более обоснованно и вышеупомянутое.

Итак, мы успели рассмотреть ряд очень важных мер, предложенных Гракхом народу и, несмотря на сопротивление сената, принятых им. Народ теперь занял действительно первое место в государстве. Рассказывают, между прочим, что, произнося речи в народных собраниях, Гай впервые перестал обращаться к сенату и начал обращаться к народу, желая этим доказать, что истинный суверен государства – народ, а не побежденная и униженная аристократия. Но этому суверену был необходим руководитель – и эту роль взял на себя Гай Семпроний Гракх.

Если вспомнить, что наряду с упомянутыми уже законами им было предложено еще несколько менее важных, и сопоставить с этим сказанное выше о его деятельности по постройке дорог и так далее, то мы увидим картину поразительной, кипучей деятельности, неутомимой, целесообразной и последовательной. “Во всех этих предприятиях он всегда оставлял за собою контроль и руководство, нисколько не утомляясь от одновременного ведения столь разнообразных дел, занимался каждым, точно оно единственное, с такою поразительною быстротою, что даже те, кто ненавидел и боялся его больше всех, удивлялись его подвижности и энергии. А простой люд приходил в совершенный экстаз, видя его окруженным массой подрядчиков, ремесленников, послов, должностных лиц, солдат и ученых, с которыми он любезно и дружелюбно разговаривал, отдавая всем должное и вместе с тем при всей внимательности нисколько не унижая своего достоинства”.

Надеясь после всех подготовительных мер на привязанность и благодарность народа и всадников, Гай, наконец, приступил к главной своей цели, закону о распространении прав гражданства на союзников (lex Sempronia de civitale sociis danda), содержание которого, к сожалению, в точности неизвестно, хотя цель его, разумеется, совершенно ясна. Вскоре, однако, оказалось, что Гай ошибся в своих расчетах: в данном случае против него была не только аристократия, но и народ, смотревший, по остроумному замечанию Моммзена, на свое право гражданства как на акцию, дающую весьма значительный дивиденд, и вовсе не желавший поэтому увеличить число пользующихся дивидендом акционеров. Печальным предзнаменованием для судьбы закона было уже решение консула 122 года Гая Фанния, непосредственно обязанного Гракху своим избранием, изгнать на время голосования из Рима всех союзников, чтобы устранить таким образом их влияние на народ. Несмотря на всю свою странность, мысль консула так сочувственно была принята народом, что Гай не решился воспротивиться ее проведению и не защитил даже своим veto лично ему знакомых союзников от высылки из города.