Николай Штучкин - Грозное небо Москвы

- Видите! Черт-то не так уж и страшен...

И Ганя шутит:

- Ты кого за черта считаешь? МиГ-3?

- При чем здесь МиГ-3? Ночь! - говорит Бочаров и сразу предупреждает нас: - Подумайте вот о чем, братцы, - о выхлопе. Он прямо перед глазами и будет мешать при взлете.

Иду к своему самолету. Меня встречает Аникин, докладывает: "Самолет к полету готов". Сажусь в кабину. Темно, ни приборов, ни тумблеров не видно! Надо включить бортовую сеть, огни подсвета кабины. Неожиданно чувствую, что на память, в темноте, не смогу этого сделать. А днем я включал все не глядя. Аникин встает на крыло, помогает.

Включаю тумблер электрической сети. Справа и слева на шарнирах установлены два фонаря. Направляю их на приборную доску, до отказа поворачиваю реостаты накала, однако фонари не включаются.

- Подожди, еще не прогрелась лампа, - поясняет Иван.

Свет загорается внезапно и ослепительно, пространство вокруг самолета и небо мгновенно становятся черными. С таким светом лететь, конечно, нельзя. Вращая реостат влево, уменьшаю накал до слабого полумрака в кабине. Больше, пожалуй, не следует. Подсветку можно считать отрегулированной. Смотреть в кабину больше не надо.

- Будем привыкать к темноте - говорю Аникину и, включив бортовую сеть, переношу взгляд на летное поле. Черная тьма отступает, по мере адаптации зрения небо снова становится серым, земля темной, снова видны самолеты - вся наше стоянка. Небо на западе темно-багрового цвета - горит, очевидно, Ярополец. Пожар будет ориентиром при взлете.

- От винта! - слышится неподалеку.

Это Томилин.

За ним - Шевчук.

Голос третьего летчика тонет в гуле моторов. Но я уже знаю, третий - это Максимов. Через две-три минуты "миги" порулили на старт. И опять с ревом и грохотом над землей понеслась голубая стрела. За ней вторая, третья. После отрыва летчики включили бортовые огни. Значит, в небе спокойно, и командир полка разрешил это сделать, чтобы звено побыстрее собралось. Да и не только для этого - в темноте немудрено и столкнуться.

Собравшись, звено проплывает над ним и, снова выключив бортовые огни, пропадает во тьме.

- Аникин! - кричит кто-то от машины Ильи Бочарова, - командир вызывает.

Слышу удаляющийся топот Ивана. Наверное, Бочаров мне что-то хочет сказать. И верно. Через минуту техник вернулся.

- Командир, передаю распоряжение Писанко: после первого разворота каждому включить бортовые огни. После сбора над точкой выключить.

Все ясно. Здесь летаем с огнями, чтобы легче собраться, над аэродромом посадки - чтоб не столкнуться, по маршруту идем без огней, чтобы не обнаружить себя, избежать встречи с Ме-110. Трудно ли сбить освещенную цель!

- От винта! - командует Бочаров.

Слышу рокот мотора. Аникин рядом со мной, на крыле.

- Запускай, командир, все готово.

Мотор заработал, мягкий свет падает на приборную доску. Включаю бортовые огни, из кабины мне их не видно, но я вижу освещенную под плоскостью землю, справа зеленым светом, слева - красным. Прямо перед глазами - яркие вспышки выхлопа из мотора. Огонь очень мешает. Как же я буду взлетать?

Бочаров порулил на старт. Я должен идти за ним, а у меня еще не прогрет мотор. Плавно вывожу обороты, и пламя перед глазами уменьшается. Сразу созревает мысль: взлетать надо не как обычно, увеличивая газ в процессе разбега, а с тормозов, предварительно выведя обороты хотя бы до средних.

Рулим на взлетную полосу. Бочаров впереди, я - слева. Ганя Хозяинов справа. По очереди докладываем ведущему о готовности.

- Понял обоих, взлетаю, - говорит Бочаров.

Самолет трогается с места, быстро набирает скорость, пропадает во тьме.

Пора. Пальцами правой руки нажимаю на тормозной рычаг, расположенный здесь же, на ручке управления самолетом. Вывожу обороты мотора. Пламя, вспыхнув перед глазами, становится меньше. Можно взлетать. Отпускаю тормоз, чувствую, как самолет тронулся с места, побежал, стремительно набирая скорость. Чувствую, но не вижу. Перед глазами нет привычного, как днем, бега земли.

Однако думать об этом незачем, ничего страшного в этом, конечно, нет, только необычно. Но сегодня столько необычного, что предусмотреть и осмыслить все нет никакой возможности. Надо все принимать, как есть.

Слева по борту - горящий Ярополец. Плавно подаю ручку вперед, нос самолета слегка опускается, капот виден на фоне пожара. Чувствую, как колеса начинают биться о грунт, машина вот-вот отойдет от земли. Плавным, едва уловимым движением ручки поднимаю нос самолета, и... мы уже в воздухе - я и мой "миг".

Главное теперь - подальше отойти от земли. Иду две-три секунды. Сняв левую руку с сектора газа, осторожно, не глядя в кабину, нахожу кран управления шасси, перевожу его из нейтрального положения в верхнее. По легкому "вспуханию" самолета чувствую - шасси убрались. Теперь обратно - в нейтральное, слышу как шипит стравливаемый из системы воздух. Все нормально. Осторожно, так же на ощупь включаю тумблер бортовых АНО - аэронавигационных огней.

Теперь надо искать Бочарова. Вижу: он слева, значит первый разворот уже выполнил. Сам себе задаю вопрос: почему я начал искать его именно слева, а не впереди? К своему удивлению, вспоминаю, как во время уборки шасси услышал по радио: "Выполняю первый..." Значит, я настолько был напряжен, что информацию воспринял только на слух. Но где-то в уголке сознания она зацепилась и теперь всплыла.

Нажимаю на кнопку радиопередатчика:

- Ганя, выполняю первый. Как понял?

Молчит как рыба. Смеюсь, представляя, как в эту минуту парится мой товарищ. Проходит какое-то время, в наушниках раздается его сипловатый голос:

- Ты первый выполнил? Или нет?

- Выполнил, - отвечаю.

Догоняю Бочарова, пристраиваюсь, как и было указано, слева. Не сразу пристроился, один раз слегка проскочил. Зато сразу же вспомнил, что говорил командир: расстояние до светящейся точки определить не легко. И верно, далекий, но хорошо освещенный предмет можно принять за близкий. И наоборот. Вспоминаю, как Кохан пытался однажды догнать звезду: принял ее за выхлоп из патрубков "юнкерса". Гнался от Истры до Ржева. Хорошо, что глянул в кабину: прибор расхода горючего напомнил ему о доме. А то бы летел до линии фронта.

Одним словом, каждая ошибка - это наука. Проходит минута, и вот уже я в строю, дожидаюсь, пока пристроится Ганя. Жду молча, как и положено ждать всем подчиненным. Но командиры молча не ждут. Бочарову, наверное, кажется, что Ганя действует медленно, не так как должно, и он задает вопрос, обычный и вроде бы совсем не обидный:

- Чего ты копаешься?

Но Ганя обиделся. Потому что это, безусловно, услышал и "батя". Вдруг он подумает, что Хозяинов летчик слабый и, действительно, чего-то не может сделать. Ганя сразу вскипел: "Ах, так! Ну погоди!..." И совершенно спокойно ответил: