Тайная жизнь гаремов - Ольга Дмитриева
Случалось, что причудливая судьба — кисмет, в предопределение которой верили обитатели «Дома радости», то извлекала пленника, то вновь заключала в «золотую метку». Подобное произошло с принцем Мустафой. Он жил в ка-фесе вместе со своим братом Ахмедом, который, став султаном, не решился казнить его. Четырнадцать лет провел Мустафа в помещении, отгороженном от всего мира глухой стеной. Связь с «Большой землей» осуществлялась через маленькое окошко, в которое передавали пищу, вино и опий. После смерти Ахмеда в 1617 году Мустафу освободили и сделали султаном. Но наслаждался свободой он всего несколько месяцев. Евнухи, невзлюбившие нового правителя, заточили его в кафесе вновь. А в 1622 году после убийства нового султана совершенно обезумевший от перемен в своей судьбе Мустафа был вновь возведен на престол, где продержался год до нового дворцового переворота.
Правители, вышедшие из «золотой клетки» не могли управлять огромной империей, и власть, оказавшаяся в руках их матерей и жен, приобрела невиданную силу. Женщины отдавши из своего заточения приказы, самостоятельно вступали в сношения с иноземными государями и определяли политику колоссальной державы османов.
РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Тюльпаны, соловьи и леопарды
Окруженные рощами внутренние сады «Дома радости» были великолепны, и обитательницы гарема проводили в них немало времени. Они ухаживали за цветами или просто гуляли, развлекаясь созерцанием изумительных растений и прудов с диковинными рыбками. От полуденного зноя укрывались в беседках и ротондах, где, наслаждаясь прохладой, лакомились фруктами и сладостями. Там же, в садах, девушки, средний возраст которых составлял семнадцать лет, предавались своим невинным забавам. Игры, в соответствии с их почти детским возрастом, были просты и незамысловаты. Одна из самых распространенных называлась «Красавица или уродина?» Участницы игры изображали красавиц и уродин, а водящая девушка с завязанными глазами должна была угадывать, на кого ей указали. Отгадав правильно, она снимала повязку, передавала ее новой водящей, и игра начиналась сначала.
Не оставлял своим вниманием внутренние сады и султан. В 1776 году Жан-Клод Фляша писал: «Когда все готово, султан дает команду халвет (очистить землю). Все ворота, ведущие в сады, закрываются, царская охрана выставляет снаружи часовых, а евнухи выходят из гарема и следуют за султаном в сад. Со всех сторон в сад стекаются группы женщин, и, словно рой пчел, вылетевший из улья в поисках меда, они рассыпаются по саду, склоняясь над каждым цветком». Их повелитель тем временем располагался в затененной беседке, и, вдыхая сладкий аромат цветов, любовался своими резвящимися красавицами.
Цветы были представлены в изобилии и разнообразии, не снившимся европейцам. Имелись и сады, состоявшие из единственного вида растений. Одна английская путешественница, посетившая Стамбул в начале XVII столетия, писала о том, что на территории гарема был изумительной красоты сад, в котором цвели одни гиацинты. К этому цветку питали особое пристрастие поэты, использующие его закручивающиеся лепестки в качестве эпитета к женским кудрям («Ее… гиацинтоподобные волосы приятней, чем скифский мускус». Фирдоуси). И, возможно, именно локоны хасеки султана навели его на мысль разбить необычный сад, изысканность которого очаровывала каждого посетителя, а сильный аромат одурманивал, как опиум. Поставка цветов была вменена в обязанность провинциям, из Мараги для султанских и визирских дворцов поступало в Стамбул пятьдесят тысяч голубых гиацинтов, полмиллиона красных, розовых, желтых и белых гиацинтов привозили из Аэаха. И, тем не менее, на содержание этого гиацинтового сада тратились огромные суммы. Кроме обыкновенного гиацинта в садах гарема разводили и его близкого родственника — гроздеобразный гиацинт, носящий турецкое название «муши-руми», что означало на восточном языке цветов: «Ты получишь все, что я только могу тебе дать».
Язык цветов — «селам» — использовался как шифр и служил для секретного любовного послания окруженным строжайшей охраной восточным затворницам и их любовникам. Европейцам об этом оригинальном способе «переписки» поведал шведский король Карл XII (1682–1718), узнавший о языке цветов во время своего вынужденного пребывания в Турции, но популярность «селам» приобрел с помощью леди Мэри Уортли Монтэгю (1689–1762), жены британского посланника при османском дворе. Освоив способ тайной гаремной корреспонденции, леди сделала его известным в Англии, где он мгновенно вошел в моду и стал активно использоваться в амурных делах.
При помощи правильно составленного букета можно было выразить не только чувства, но также их тончайшие опенки. Имело значение, как подносились цветы: соцветиями вверх или вниз, были ли убраны шипы или листья, находились ли цветы в правой или левой руке. Имел смысл даже наклон руки: вправо означало «да», влево — «нет». И, разумеется, о многом говорил цвет и сорт растений. Белая гвоздика сообщала о доверии и являлась свидетельством тихой грусти, печали, тоски. Желтая выражала ненависть и презрение, китайская — неприязнь, горная — призывала к действию. Георгин служил выражением признательности и благодарности, гортензия — равнодушия и непреклонности, а жасмин означал нежное признание в любви и трепетное преклонение.
Изобретательные восточные дамы, не остановились на языке цветов, и (воистину нет препятствий для любви!) стали использовать в качестве посланий, которые не мог перехватить даже самый бдительный евнух… носовые платки. Этот прозаический предмет туалета носил название мен-дил и был многофункционален, используясь как в качестве упаковки для сладостей и подарков, так и шифрованных сигналов. Цвет платка означал многое: прохладный голубой — обещание встречи, зеленый — намерение, алый — любовь навек, красный — пылкую любовь, пурпурный — страдание от нее, оранжевый — просто сердечное страдание, и, наконец мрачный черный — безнадежность, разлуку. Если же платок рвался или еще хуже — сжигался, это могло означать только
