Лидия Штерн - Как я свалила из Германии обратно в Россию

Приезжая домой, в Бад-Липшпринге, я встречала все возрастающую угрюмость и недовольство мужа и холодные, осуждающие взгляды семьи Кляйн.

Ханс изводился от одиночества и безумных фантазий. В отчаянии он жаловался соседям, а те проявляли наряду с любопытством безмерную долю сочувствия к господину Мюллеру. Я слышала за своей спиной их горячее перешептывание: «Бедный! Все его бросили! А эта русская – просто нелюдь! И зачем он только на ней женился? Она ведь совсем не занимается семьей! Уехала куда-то… И сына не видать…»

Ханс изливал душу и своему брату Хуберту, который был полной его противоположностью. Циничный и высокомерный фриц, он мог из ничего раздуть скандал. Бывший предприимчивый торговец, умел зарабатывать деньгиОн был рад вступиться за старшего и такого показательно скромного братишку!

Пообщавшись с братом, Ханс терял чувство меры и справедливости не по дням, а по часам. Он придирался к мелочам. Терроризировал меня в редкие выходные, не считаясь с моей нагрузкой на работе или обыкновенной усталостью.

Когда Саша вернулся из лагеря, мы втроем поехали в cвой любимый ресторан. Обед, прогулка, традиционное фотографирование – все было приправлено искусственной радостью общения. Ханс был угрюмым и, казалось, только искал повода укусить меня, насолить мне.

По приезде домой я приготовила чай. Все сидели в гостиной, и мне показалось, что, несмотря на напряжение Ханса, воскресенье проходит спокойно. Неожиданно позвонила моя приятельница. Олю и ее сына Андрея Ханс знал лично – они уже бывали здесь в гостях. По сути, это был самый обычный телефонный разговор двух подруг. Но я видела напряжение мужа и не стала затягивать болтовню. Не успела я положить трубку, как Ханс взорвался:

– Что себе позволяет твоя подруга? Она не знает, что сегодня воскресенье? Ей не известно, что у тебя семья? Это что, нормально?

Саша испуганно смотрел на старика. Я молчала, не знала, что сказать. А Ханс, поднявшись из-за стола, продолжал:

– Это что за отношения? А? Я себе свою жизнь не так представлял. Нет… Я себе совсем другое представлял! – уже не говорил, а кричал, бегая в ярости по квартире…

Брат Ханса Хуберт, алчный, циничный, с хватками фашиста, не гнушался никаких методов, чтобы опорочить меня. Наслушавшись тоскливых рассказов своего старшего брата о семейной жизни, Хуберт терпеливо корпел над «сценарием», который в разгар лета 2000 года вырос в обвинение, сделавшее из меня величайшую преступницу всех времен и народов.

В следующий мой приезд Ханс уже не говорил по телефону с братом так, как раньше, – при мне, передавая от последнего привет. Нет. Я стала теперь враждебной стороной, и для разговора с Хубертом муж уходил в свою комнату, втайне докладывая своему руководителю последние новости и актуальную информацию. Из обрывков их разговоров я поняла, что Ханс ездил к брату, который волею судьбы жил под Ганновером, совсем близко от места моей работы.

Если раньше Ханс повторял: «Зачем я вообще женился? Зачем? Не для того же, чтобы сидеть в доме одному!» – и я понимала, что все обиды его вызваны одиночеством, то теперь все изменилось.

Когда Саша (спасибо Генриху!) уехал отдыхать на Балтийское море и мы с Хансом сидели на кухне одни, его вдруг опять прорвало:

– Я долго ждал твоей любви. Очень долго! С меня хватит! Я больше ждать не буду!

Я не сразу поняла, что он имеет в виду, но Ханс объяснил:

– Ты в курсе, что наш брак не может быть признанным… если у нас нет секса?

Больше всего меня поразило не сказанное, а то, что Ханс, вероятно, наученный братом, стал употреблять новые слова, прежде им никогда не используемые. При этом он почти как Хуберт почесывал руки от радости, а его задорные глазки по-чертовски блестели, когда он представлял, сколько еще наслаждения в этих отношениях ему откроется, если он достигнет своей цели: запугать меня!

– Успокойся, Ханс, – сказала я. – Ты знал, что я еду работать в Ганновер, а не гулять. Мы об этом уже говорили. И ты дал мне согласие на работу. Я же не могу все это просто бросить! Я подписала контракт. Это ответственность и мое будущее. Твой адвокат говорил: я могу и должна зарабатывать деньги сама. Я это делаю.

– Я знаю, что ты там делаешь… – начал Ханс, но я его перебила:

– Ты даже ни на миг не подумал обо мне, о Саше и не оценил моих усилий! Кроме того, о наших отношениях мы в самом начале уже говорили. Я тебе предлагала лишь свое общество и дружбу. О сексе при нашей разнице в возрасте и речи быть не может. Я свое слово держу, а ты вот забываешь, что обещал.

Но Ханс меня не слушал.

– Нет! Я больше ничего ждать не буду. Я подаю на развод. И ты получишь почту от моего адвоката! – произнес он уверенно заученную наизусть, подготовленную к моему приезду фразу.

Стояло лето 2000 года – горячее по всем параметрам…

У меня в команде был хост-сотрудник, который был тайно в меня влюблен. И этот молодой человек, на тринадцать лет младше меня, оказался любовью всей моей жизни, так глубоко и сильно он задел мою душу. Но на развитие этих отношений у меня не было ни сил, ни времени. Молодой человек жил в Ганновере, а мне нужно было на выходные ехать к семье, которая уже перестала быть таковой… Кроме того, мне срочно нужна была квалифицированная поддержка юриста, так как в свой следующий приезд я получила почту от адвоката мужа. Я не обвиняла его. Я понимала, что за его поведением стоит Хуберт и его продуманный «немецкий» сценарий.

Как всегда, на помощь пришел верный Флетчер. Подвозя меня к своему знакомому юристу, он заметил:

– Как ты осунулась, детка, как похудела!

С этого момента для меня началась своего рода борьба за выживание и отстаивание своих прав. Несмотря на то, что в мае 2000 года вышел новый закон, согласно которому иностранцу для получения вида на жительство требовалось прожить в браке с немцем не три, а всего лишь два года, у меня были плохие шансы. Я прожила с Хансом неполных два, и у меня могли возникнуть проблемы с иностранным комитетом – да что там говорить, со всей дальнейшей жизнью в Германии.

Глава 36

Вскрытая почта. Старательный исполнитель

В сценарий брата Ханса входили также просмотр (по возможности, осторожный, конспиративный) и копирование всей почты, приходящей на мое имя.

Личные вещи, старые банковские счета были в мое отсутствие перерыты, а бумаги и документы, хранившиеся в письменном столе, добросовестно исследованы исполнителем-супругом. Все это, по инструкции Хуберта, копировалось и собиралось в папку «Досье на Анну», которая потом лично или по почте доставлялась в Ганновер. Также по указанию своего брата Ханс делал фотографии всех предметов одежды, косметики и книг, находящихся в моей комнате, включая мои личные снимки, в том числе свадебные. Кроме того, Ханс закрыл мне доступ к нашему совместному банковскому счету.