Вальтер Хартфельд - Одинокие воины. Спецподразделения вермахта против партизан. 1942—1943

Артиллерия прекратила стрелять, как только взводы Клауса и Манфреда оказались в зоне обстрела. Коммандос бросились преследовать партизан, но те разбились на малые группы и растворились во тьме.

Впервые охота завершилась пленением тридцати раненых партизан, которых соратники не смогли взять с собой. Оставив Манфреда и Байера следить за порядком на месте и наблюдать за пожаром, Клаус отбыл в лес, к намеченному ранее пункту встречи с Хайнцем.

У того была другая задача. Слишком заметные следы партизан вывели коммандос к границам их лагеря к двум часам ночи. Перед тем как снять пять часовых, которые, конечно, не предполагали дерзкого нападения этой ночью, лагерь обложили со всех сторон, землянку уничтожили гранатой. Воспользовавшись лошадьми партизан, Хайнц и его команда встретили Клауса в седлах.

Но сейчас нужно было уходить из леса, где рыскали партизаны. Оба офицера согласились двигаться прямо на восток, к дороге, и в дальнейшем вернуться в Кучино.

Ковалев и Яковлев получили ранения. С помощью своих людей им удалось добраться до леса и скрыться на несколько часов в убежище для отдыха.

Митя, со своей стороны, принял командование над группой примерно в тридцать партизан и спешно, словно за ним гнался черт, отправился к лагерю. По прибытии он обнаружил две группы людей, которые ранее атаковали немецкий опорный пункт с флангов и из-за пожаров вышли из боя. Яковлев и Ковалев отсутствовали, но партизаны заверили их, что командиры живы.

На развалинах землянки они восстановили огневые точки, чтобы продержаться до возвращения их товарищей. Когда, наконец, после полудня появились Яковлев и Ковалев, предусмотрительный Митя приготовил около двадцати носилок. Его инициативу приветствовали, поскольку Яковлев приказал немедленно уходить на запад. Осталось лишь несколько человек, чтобы сориентировать партизан, самостоятельно добиравшихся до прежнего лагеря.

Измученные, не спавшие и не евшие сутки, Яковлев и его люди прошли в ночи еще тридцать километров. Затем устроили привал, и Яковлев разрешил, наконец, людям отдохнуть.

В Кучине коммандос все восстановили. Клаус сурово отчитал солдат центрального опорного пункта и получил резкую отповедь их командира, пехотного гауптмана (капитана), который сказал, что он и его люди здесь не для этого.

Хайнц от волнения даже выронил сигарету.

— А можно ли узнать, господин гауптман, для чего вы в России?

— Чтобы воевать, лейтенант, но не этими бандитскими методами.

Но ведь у него были пленные. Пехотный гауптман пожелал расстрелять их на основании приказа ОКВ от 18 августа. Хайнц не возражал, но заметил, что казнь без зрителей не будет иметь практического значения. Важно, чтобы пленные, по крайней мере, принесли какую-то пользу! Клаус составил собственное мнение по этому вопросу. Он решил отправить их в Яролишев.

Благодаря присланным полковником Брандтом грузовикам коммандос быстро переместились на базу, где их с нетерпением ожидал оживленный Ханс Фертер. Но как сказал ему Клаус, перед встречей с ним им нужно сначала умыться, поесть и поспать. Хайнц нашел перед сном необходимое время для выхода своего гнева. Но, успокоившись, он безмятежно проспал двенадцать часов подряд. Людвиг и другие также легли спать…

Допрос пленных дал разочаровывающие результаты, информация, полученная от них, Хансу Фертеру была известна. Слушая, что они говорят, и рассматривая свои записи, офицер думал о том, что эта операция всего лишь капля в море. Сколько времени будет ждать Яковлев, чтобы отдать новый приказ о нападении? Как долго сохранится спокойствие? Сколько дней продлится эффект от этой эфемерной победы?

Он с удивлением констатировал степень преображения партизан: они больше не были теми неуклюжими крестьянами, как предыдущим летом, но стали закаленными солдатами, уверенными в себе, дисциплинированными и решительными. Партийные кадры неплохо поработали.

Густав Хальгер и Пауль Швайдерт в качестве переводчиков долго разговаривали с одним офицером по имени Гайкин, который был ранен, прикрывая бегство Яковлева.

Гайкин рассказал им о партизанских базах в лесу, о солидарности русских людей, о своей абсолютной уверенности в конечной победе. Его спокойный, медленный голос вызывал в воображении двух немцев огромное пространство, другое измерение жизни, которое невозможно понять.

Оставалась неразрешенной одна проблема: что делать с пленными? Брандту претило выполнение официального приказа. Он видел, как егеря приносят русским сигареты и хлеб, спорят с ними, стараются выяснить, когда они могли до этого стрелять друг в друга. Гюнтер, ответственный за содержание пленных, замечал черты сходства между пленными и его товарищами. Тех и других роднила одинаковая суровая непритязательная жизнь, глубокая любовь к лесам и свободе, где нет никаких законов, никакого прошлого.

И врач, может в силу предрассудков, подумал, что у русских появился шанс остаться в живых. Он предложил, чтобы им сохраняли жизнь для обмена в день, когда, возможно, понадобится вести переговоры с партизанами.

Только Хайнц не проявлял абсолютно никакого интереса к пленным, но здравый смысл, который содержался в этом предложении, заставил его согласиться.

Когда жители деревни узнали эту новость, в Алешенке с невероятной быстротой распространилось ликование.

Братья Ленгсфельд, ставшие в определенных обстоятельствах пиротехниками, изготовили разноцветные ракеты. Партизанам это понравилось. Разумеется, фейерверк вызвал серию панических звонков, и несчастные дневальные испытывали особую неловкость при объяснении того, что происходило.

Едва восстановив силы, Яковлев собрал всех комиссаров и командиров отрядов. Перенесенный провал был слишком серьезен, чтобы его замолчать и ограничиться самокритикой.

Он судил себя беспощадно.

Настоящий коммунист не имеет права предаваться ни тщеславию, ни гордыне, ни иллюзорной вере в то, что он вообразил после первых успехов, будто район вернулся под контроль партизан. Яковлев сказал, что ему не хватило перспективного видения, стратегического мышления.

И, несмотря на огорчение Ковалева, он объявил, что передает решение вопроса о командовании на суд партизан: им самим решать, что ему делать.

На мгновение все затихли, затем проголосовали. Большинством голосов Яковлев сохранил свой пост. В этот момент люди поднялись с мест, чтобы похлопать его по плечу, обнять, обругать. Затем один партизан запел, другие хором подхватили длинную и унылую песню, в которой говорилось о пшеничных полях и тракторах (чувствуются «глубокие» познания автора о русских — сквозь плохо скрываемую ненависть. — Ред.).