Шлиман - Моисей Ликманович Мейерович
Золотые чаши и кубки (самый большой из них весил 600 граммов). Кубки из серебра и электрона (Электрон – сплав из четырех частей золота и одной части серебра, употреблявшийся ювелирами древности). Две потрясающей красоты диадемы из золотых цепочек. Двадцать четыре золотых ожерелья, шестнадцать статуэток. Огромная серебряная ваза, из которой на стол высыпался дождь мелких золотых вещиц – серег, колец, булавок, свитых змеей браслетов, пуговиц, – всего около 8700 предметов.
Кроме этого, медная и бронзовая посуда и оружие.
Шлиман перебирал в уме мельчайшие подробности и обстоятельства, при которых был найден клад. Предметы были сгруппированы в углублении под стеной так, будто клад когда-то был заключен в четырехугольный, ныне совершенно истлевший деревянный ящик. Это казалось тем более вероятным, что возле клада Шлиман нашел бронзовый стерженек с большим металлическим наростом, очевидно ключ, «чрезвычайно похожий на ключи несгораемых касс в банках», как отметил Шлиман в дневнике.
Весь клад был прикрыт большим круглым медным предметом, в котором Шлиман не колеблясь признал щит. Тут же был странной формы медный шлем.
Бережно взяв диадему, Шлиман надел ее на голову Софьи, застегнул вокруг ее шеи ожерелье, на руки надел запястья, вдел тяжелые подвески в уши. Золото Елены Прекрасной на жене Генриха Шлимана – что могло быть радостней для этого человека, посвятившего свою жизнь Гомеру!
Софья действительно была очень хороша в этом уборе.
Когда клад убрали в ящик и заперли на замок, Шлиман стянул с пальца Софьи обручальное кольцо и с отвращением отшвырнул его. Женщина, носившая диадему Елены, не должна больше прикасаться ни к какому другому золоту!
Поздно ночью, уже засыпая, Шлиман подумал о том, что стал обладателем огромного богатства, – ведь все это было обыкновенным золотом, которое стоит много денег.
Ему стало смешно. Наделать монет и медалей из золота Приама – веселая шутка!
Назавтра пришли рабочие. Как ни в чем не бывало Шлиман продолжал раскопки. На том месте, где нашелся клад, рабочие кирками взрыхлили почву. Не нашли ничего, кроме обломков двух изящных серебряных финалов. Разломы были свежие – землекоп разбил фиалы ударами своей кирки. Потом нашли третий, уцелевший фиал.
17 июня раскопки в Трое прекратились.
Тяжба с турецким султаном
…подумаем, как бы его умолить нам, смягчивши
Лестными сердцу дарами и дружеской ласковой речью.
«Илиада», IX, 112-113
Клад запаковали в простой деревянный ящик. Шлиман отвез его в Дарданеллы и погрузил на пароход, шедший в Афины. Это было контрабандой.
По точному смыслу султанского фирмана Шлиман был обязан половину всего найденного при раскопках отдать турецкому правительству. Но разрознить Большой клад было бы преступлением.
Шлиман писал: «Если бы турки получили клад, они бы его переплавили и получили бы едва 12 тысяч франков, между тем в моих руках он имеет неисчислимую ценность для науки».
Но и дома, в Афинах, клад не мог считаться в безопасности. Пока о нем не знала ни одна живая душа. Но что будет, когда в газетах появится статья Шлимана – заключительное письмо о раскопках гомеровской Трои?
Деловитый коммерсант на время взял верх над непрактичным, увлекающимся археологом. Шлиман отвез заветный ящик к дяде Софьи, жившему за городом. Клад спрятали в сарае.
Расчет оказался верен Когда Шлиман напечатал сообщение о своей находке, турецкое правительство возбудило судебный процесс против «похитителя». Греческие власти, не желая ссориться с турками, устроили на квартире Шлимана обыск. Ничего не нашли. Однако Шлиман вовсе не отрицал существования Большого клада. Он только не хотел его выдать.
Тяжба с турецким султаном должна была состояться. Шлиман нанял лучших адвокатов Афин и поручил им ведение дела, предупредив, что, независимо от решения суда, клада не отдаст. Ни за что не мог он допустить, чтобы ценнейшее собрание было разрознено и попало в руки невежественным турецким чиновникам.
В ученом мире находка троянского сокровища произвела переполох. Отрицать существование троянского золота было невозможно. Признать же его за клад Приама – значило признать свою вопиющую научную слепоту. Вышедшая в 1874 году книга Шлимана «Троянские древности» вызвала взрыв ядовитых нападок. Издевались над верой Шлимана в непогрешимость Гомера, над смешными преувеличениями, над погрешностями стиля. Во всех этих нападках было много зависти и кастовой нетерпимости. Никому не ведомый старый чудак, вопреки господствовавшим научным теориям, нашел древний город, а в городе – клад, доказывавший, что в Гиссарлыке погребены остатки мощной культуры, стоявшей на высоком художественном уровне. Ее открыватель претендовал на лавры Ботта (Ботта – французский археолог, раскопавший в середине XIX века развалины дворца ассирийского царя Саргона II в Хорсабаде) и Лэйарда, открывших ассирийские дворцы в искусственных холмах равнинной Месопотамии…
Особенно старались немецкие археологи и историки. Чтобы скомпрометировать Шлимана и его открытие, они выдумывали нелепость за нелепостью. Они предпочли бы, кажется, чтобы Гиссарлык остался вовсе нераскопанным. Иенский профессор Штарк, ранее бывавший в Троаде, назвал открытия Шлимана шарлатанством.
К сожалению, эти нападки не дали тогда возможности разобраться в подлинных недостатках работы Шлимана. Ошибки и промахи в технике ведения раскопок привели к тому, что «возраст» многих найденных предметов трудно было определить достаточно четко. Непонятные предметы получали «клички» вместо определений. Крайне неудачно выполненный альбом троянских фотографий, приложенный к книге, выглядел как беспомощная подделка. В тексте было много противоречий. Шлиман их видел сам, он писал: «Это был для меня совершенно новый мир, до всего приходилось добираться своим умом, и лишь постепенно смог я нащупать правильную точку зрения». Но, стремясь показать читателю все этапы своих поисков, он не вытравил из книги этих противоречий.
На них-то и основывались немецкие специалисты в своих выступлениях.
Впрочем, этот ученый спор имел и чисто политическую подкладку.
После кровавой, захватнической франко-прусской войны мировое общественное мнение было настроено резко враждебно к Германии. Чтобы поднять престиж, правительство решило сделать филантропический «мирный» жест. Эрнсту Курциусу в 1874 году были отпущены средства на раскопки в Олимпии, с тем, чтобы все найденное осталось в Греции. В это же самое время ходатайство о раскопках в Олимпии и Микенах возбудил Шлиман. Греческому правительству пришлось выбирать между Германией и Шлиманом, который в обмен на право раскапывать Олимпию обещал подарить греческому народу Большой клад и всю коллекцию троянских древностей, построив для нее специальный музей.
В афинских газетах поднялась ожесточенная кампания против Шлимана, инспирированная Берлином.
Директор университетской библиотеки напечатал статью, в которой говорилось: «В конце концов, этот американский немец, обещавший нам построить здесь дом, в котором он хочет
