Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие - Игорь Викторович Оболенский
Он пытался прятаться у друзей, но Нина его разыскивала и начинала «умирать». Нина Львовна была болезненным человеком, чуть что, у нее начинались истерики и даже туберкулез. Этого Светик выносить не мог. Ему было проще мириться с тем, что она рядом.
А в идеальную семью Рихтер после предательства матери уже и не верил. Впрочем, официально они не были мужем и женой. Когда незадолго до кончины Светика Дорлиак предложила ему оформить отношения, он ответил, что не видит в этом смысла. Он понимал, что все это делалось только для того, чтобы сделать Митюлю официальным наследником.
Рихтер потому и коллекцию своих картин передал в Пушкинский музей и попросил меня отнести Ирине Антоновой, директору музея, письмо, в котором завещал все картины Музею личных коллекций. Только попросил сделать это втайне от Нины Львовны, так как понимал, что ее истерики он не выдержит и будет вынужден забрать картины обратно. А Митюля словно чувствовал это и то и дело требовал, чтобы картины вернулись домой. Официально Рихтер отдал их Пушкинскому только на выставку. «Выставка давно кончилась, почему вы не приносите картины?» – напоминал он Рихтеру. «Он тут же начнет продавать их», – сказал мне Светик.
И передал для Антоновой два письма, которые я и отнесла. В первом было поздравление с Новым годом, а во втором – дарственная на коллекцию картин. Я попросила Антонову сделать так, чтобы об этом не узнала Дорлиак.
«Я все понимаю, – ответила Ирина Александровна. Открыла сейф, положила туда конверт. – До определенного дня об этом никто не узнает». Услышав ее «до определенного дня», я вздрогнула, так как поняла, что она имеет в виду…
* * *
У меня с Дорлиак отношения были поначалу самые добрые.
Когда она после войны появилась в нашем доме на улице Фурманова, где жил Светик, она мне очень понравилась. Своей дореволюционной красотой.
Нина Львовна была намного старше Рихтера, и я относилась к ней с большим почтением. Светик считался, да не только считался, но и был членом нашей семьи. Говорили даже, что мы внешне были с ним похожи, все думали, что мы брат и сестра. Нина Львовна удивлялась: «Почему все так думают? Я лично никакого сходства не нахожу!»
А Светик с легкостью получал продовольственные карточки на нашу семью. Как-то Нина Львовна попросила меня уговорить Светика поехать вместе с ней в круиз на теплоходе. Поездка была бесплатной, с полным пансионом, что в послевоенные годы было большой удачей.
А Светик, словно предчувствуя что-то, категорически не хотел ехать. Вечером накануне отплытия теплохода у меня зазвонил телефон. «Вы не знаете, где Святослав? – почти кричала в трубку Дорлиак. – Нам завтра в шесть утра надо быть на Речном вокзале, а я не могу его нигде разыскать». Я тоже встревожилась.
И вскоре узнала, где находится Рихтер. Оказалось, он был у своих лучших друзей на Клязьме и категорически не хотел вновь встречаться с Дорлиак. Но мне удалось переубедить Святослава. И почти за руку привести его в дом Дорлиак на Арбате, где она тогда жила. Из круиза Святослав вернулся уже другим человеком. Получается, я сама отвела его к Дорлиак.
Но я никогда не жалела о том, что не стала женой Рихтера. Во-первых, в те времена девушки вообще не ставили себе цель как можно быстрее выйти замуж. Хотя моя мама, которая обожала Светика и которую он тоже очень любил, наверное, была бы счастлива. Но… Мне было жалко Святослава. Ну какая бы из меня была жена? Я же совершенно антихозяйственный человек, идеал наоборот. Какую бы жизнь я смогла ему предложить? Тем более что мы остались друзьями, очень близкими людьми. У нас не было друг от друга никаких секретов, мы говорили обо всем. У нас было абсолютное доверие.
Как-то в разговоре с Ниной Львовной он произнес: «Випа сказала…» И Нина взорвалась: «Конечно, если Випа сказала, то только это и правда!».
Он мне много писал отовсюду, где бывал. Как-то из Франции прислал открытку. Пишет, что гулял по какой-то сельской дороге и зашел в кабачок, где было так же весело, как «в наши фурмановские дни».
Я потом спросила его, разве весело нам было в комнате на улице Фурманова, ведь мы там постоянно ждали его ареста.
А Светик ответил: «А мы были так дружны, что об этом просто не думали…» Первое время после возвращения из того круиза Рихтер еще приходил ночевать к нам. А потом перестал.
«Все правильно, – сказала я ему. – Ты же женился».
На что он резко ответил: «Я никогда на ней не женюсь». Вообще, вторая половина, которую выбирает себе человек, – это очень важно. Вот только выбирает ли?..
Наверное, поначалу Нина Львовна видела во мне соперницу и сделала попытку поссорить нас со Славой.
* * *
Как-то 8 Марта мы решили устроить «марсельский кабачок». В этот день наши соседи как раз уезжали в деревню, и вся квартира оказывалась в нашем распоряжении. В такие дни мы украшали комнаты и устраивали праздник. Но в этот раз праздника не получилось.
Оказалось, что 8 марта – день смерти матери Нины. И она решила, что я нарочно выбрала этот день для веселья, и сказала об этом Светику. Причем говорила об этом с полной уверенностью, так как якобы узнала о моих коварных планах от нашей общей знакомой, жены одного талантливого виолончелиста.
Когда я встретила эту женщину, то спросила у нее, за что она меня так ненавидит, если распускает обо мне такие гнусные слухи.
Она с недоумением посмотрела на меня: «Вы знаете, как я люблю своего мужа? Так вот пусть он на месте умрет, если то, что вы говорите, правда. Клянусь его головой, что это не так». Я поверила ей и обо всем рассказала Светику. Тот передал это Нине Львовне, а она только поморщилась в ответ: «Слава, я больше не хочу касаться этой истории». Потом, когда она поняла, что я не представляю для нее никакой угрозы, у нас с ней сложились ровные отношения. Иногда она звонила, когда Рихтер был на гастролях, и говорила: «Напишите Славе письмо, он просит».
Мы ведь с ним постоянно переписывались…
* * *
Нина Львовна пережила Славу на один год.
У нее давно был рак. Но мы знали, что она сделает все, чтобы пережить Рихтера. Ей ведь надо было успеть передать все своему Митюле.
И она это сделала…
* * *
