Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие - Игорь Викторович Оболенский
Здесь много причин. У него были проблемы с сердцем. А лечение, которое за границей проводила Нина Львовна, было неудачным.
Неугодный врач не допускался к Рихтеру. Академик Воробьев потом говорил, что не может понять, как могли упустить предынфарктное состояние Рихтера… Тут Нина…
В ней было странное сочетание железного характера с разбросанностью: когда лекарства дать, какому врачу позвонить.
Какая-то российская небрежность.
Как Наташа с ужасом говорила: «Она горстями давала ему какие-то лекарства». И, конечно, сам инфаркт пропустили.
* * *
Лечиться Светик не любил.
Смерти не боялся абсолютно. В нем до конца была жажда жизни. У него был высокий уровень сахара в крови.
Ему была нужна строгая дисциплина медицинская, а Нина на это не обращала внимание…
* * *
На Николиной Горе у него была старая, кажется еще дореволюционной постройки, дача с запущенным садиком. Мы с ним там долго сидели за неделю до его смерти.
Хороша погода такая была.
Он расспрашивал меня про всех наших общих знакомых. Строил планы на будущее – в этом сезоне, говорил, еще не буду играть, а вот со следующего начну. Ему так хотелось заниматься. А в фильме, который был снят в последний год его жизни, он предстает таким унылым старым человеком. Его жизнерадостность и любовь к людям совсем не отражены.
Да ведь и фильм-то был снят обманом…
Вера Ивановна говорила о фильме французского режиссера Бруно Монсенжона «Рихтер непокоренный». Счастье француза состоит в том, что Рихтер впервые согласился не просто дать интервью, чего он и так крайне не любил, а сделал это перед телекамерой.
Первоначально Монсенжон должен был писать биографию Рихтера. «Я видел рихтеровское лицо, слушал его сногсшибательные откровения и вынужден был ограничиваться только магнитофоном – это была пытка, пытка, – вспоминал Монсенжон. – Нина Дорлиак считала, что фильм о Рихтере необходим, но что я должен снимать скрытой камерой.
Я сказал: «Это невозможно. Он должен быть в курсе, если он обнаружит камеру где-то за стеной – это же предательство». И я ждал.
В сентябре 1995 года он был очень мрачным, депрессивным. У него это, знаете, шло циклами. Наконец к концу октября что-то поменялось. В какой-то момент он спросил: «Может быть, то, что я говорю, не очень интересно?».
И тут я, как охотник, поймал его: «Что вы! А еще интереснее, если бы с камерой». И, знаете, он ответил: «…но, может быть, потом?». То есть он не сказал «нет». К сожалению, вошла Нина Дорлиак и начала настаивать на идее фильме. Он отреагировал как зверь: «Нет, не хочу!»
Во время работы над фильмом Бруно стал свидетелем того, как складывались взаимоотношения между Рихтером и Дорлиак. Нарочно или нет, он рядом смонтировал в фильме высказывания Рихтера о том, что он играет только три часа в день, и утверждение Дорлиак о том, что он занимался по шесть часов…
Монсенжон признавался, что Рихтер не обращал никакого внимания на то, что перед ним стоит камера. Он просто говорил то, что считал нужным. Фильм монтировался уже после того, как Рихтера не стало. «Дорлиак хотела представить его святым и просила убрать скандальные моменты. Я ничего убирать не стал. Потому что он не был святым. Он был невинным».
В фильме есть его слова про семью: «Когда мама перевезла Кондратьева, я думаю, что папа все понял».
Почему Слава вообще согласился сняться в этом фильме?
Думаю, тут было страшное давление Нины, ей же деньги заплатили. Славе деньги не давали, считалось, что он ничего не понимает в жизни. Когда Слава не разрешил снимать его за роялем, Нина хотела снять его скрытой камерой. Но этого не допустили Наташа Гутман и Элисо Вирсаладзе.
А родители этого француза были богатые люди, они пригласили Светика с Ниной в свой дом на побережье Средиземного моря. Там красиво, конечно, но… У меня есть маленькая фотография, на которой снята маленькая избушка в Тарусе, где Рихтер жил. Он обожал ее и говорил, что ничего лучшего на свете не существует.
* * *
На столике возле кровати Веры Ивановны действительно лежала фотокарточка, на которой был снят небольшой двухэтажный дом, окруженный зарослями рябины. Но меня больше потрясла не скромность дома. А то, что его изображение находилось возле кровати Веры Ивановны. Словно она только что пересматривала эту фотографию.
А может, так оно и было…
Сам Рихтер обожал этот дом, главными достоинствами которого он называл отсутствие воды и электричества. Нравилось ему и то, что добраться до него можно было, только пройдя несколько километров пешком через лес. Во время нашей следующей встречи на столе у Веры Ивановны я заметил старую школьную тетрадь, на обложке которой перьевой ручкой было написано: «Для Славы (экземпляр Ml)». Прохорова, заметив, что я пытаюсь рассмотреть тетрадь, передала ее мне.
* * *
Мы в прошлый раз говорили о домике в Тарусе. Так вот его строительством занимался Володя Мороз, бывший муж Наташи Гутман. Но вся эта затея закончилась большим скандалом. Вообще, Мороз был историком музыки.
Володя был большой друг Славы. Очень красивый человек. В него была влюблена Нина Дорлиак, но у самого Мороза был роман с Наташей Гутман. Наташа и стала его женой. На этом браке настоял сам Мороз.
Прожили они, правда, недолго. Мороз любил выпить, а вот работать совсем не любил. Но даже этого короткого брака хватило, чтобы Нина Львовна невзлюбила Наташу и наложила запрет на общение с ней. Светик 18 лет не мог ее видеть. Все приходилось делать в тайне. Наташу Гутман Нина простила, лишь когда Светик уже не мог выступать один. А ведь зарабатывал только он…
А отношения с Морозом закончились страшным скандалом. И победил в нем Митюля.
Володя считал себя учеником Роберта Фалька. И сам Роберт Рафаилович прислушивался к его мнению.
Но Мороз был спекулянтом, он вообще авантюрист по характеру. А Светик пытался ему помогать. И Митюля, видя, что Морозу уделяется много внимания, решил от него избавиться.
Я говорила уже, что Митюля поколачивал Нину, он же пил сильно и под конец потерял все свои человеческие качества. Как-то в очередной раз побил Нину, и она сказала: «Больше не могу, вызывайте милицию».
И Мороз вызвал. А Нина ведь еще истеричкой была. Она тут же уложила Митюлю в постель, обложила грелками. И когда пришел милиционер, то Мороз еще и оказался виноват.
Кстати, с Владимиром Морозом у Нины Львовны был единственный в жизни роман. Светик знал об этом, но
