Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов
17 апреля. Каждый день в 7 час. утра и в 5 час. дня всасываешь из прессы яд известий об искоренении «неарийцев». Сейчас идет изгнание еврейских профессоров из всех университетов. …Наша колония в Берлине все больше пустеет. Вчера уехал в Париж с женой самый живой член нашей колонии Ч-р. …Весна цветет. Перечитываю в парке или на дахгартен черновики (мемуаров) или дневники. Эти черновики я писал в 1921–1922 гг. в Питере, готовясь покинуть Россию, как теперь готовлюсь покинуть Германию.
6 мая. Делил свое время между газетной отравой, писанием мемуаров и исправлением еврейского перевода V тома «Истории» для палестинского издания. Задыхаюсь в царстве зла, ненависти и насилия. Нет мочи больше дышать этим отравленным воздухом, а взять посох странника в 72 года нелегко. Закрыты все свободные рабочие союзы с тремя миллионами членов и переданы во власть нацистов. Никто не пикнул. В ближайшие дни будут публично жечь «еврейские и марксистские» книги на улицах — неслыханное варварство. Но протестующий мир уже привыкает к варварству, и мало-помалу протесты затихают. Наши беженцы из Германии рассеяны по всему свету. Комитеты помощи не справляются с делом.
А май сияет «бесстыдной красотой» над этим Содомом, над кликами торжествующих и воплями их жертв.
10 мая. В моих планах перемена. Вместо дорогого и чуждого Цюриха я остановился на Риге. Более близкая среда, ближе к детям в Польше и России, более дешевая жизнь, лето на берегу моря. Строим с И. новые планы...
11 мая. Вчера вечером в Берлине (на площади близ университета) и в других городах Германии жгли на кострах книги «undeutscher Literatur» — социалистов, либералов, пацифистов, главным образом евреев. Делали это студенты с благословения «вождей». Позорная картина, которая сделает Германию еще более ненавистною во всем мире. Мне передали, что моя десятитомная «Weltgeschichte», стоявшая в читальном зале Штаатсбиблиотек среди наиболее читаемых книг, удалена оттуда наряду с историей Греца.
29 мая. Из иностранных газет (германская цензура это замалчивает) узнал, что моя «Weltgeschichte» запрещена в Германии для общественных библиотек и книжных магазинов. Книга изъята, не будет ли изъят и автор? Я спокойно отношусь к этому: не тронут меня, как иностранца, хотя и пишущего книги, «противные германскому духу» (таков мотив запрета). Готовлюсь в путь, но препятствия к отъезду еще не устранены: квартирный контракт, спасение сбережений... Кругом бегут. Вчера простился с семьей И. Штейнберга, уехавшей в Лондон...
1 июня (утро Шовуоса). Сижу в парке и отмечаю день Шовуоса, как бывало в Финляндии в годы, о которых теперь пишу в воспоминаниях. Еще месяц-полтора — и я прощусь с этими местами моих уединенных дум и одинокой тоски. Сегодня вечером соберется у нас остаток нашего кружка.
10 июня. Приходится спасаться, как из горящего дома... Ежедневные хождения, переговоры, заботы. Стремлюсь выбраться не позже 15 июля. Удастся ли?
26 июня (Im Dol, Finkenstrasse). Пришел сюда, как раньше, в перерыв работ, чтобы отметить особый перерыв: сегодня дописал период 1910–1914 гг. в мемуарах, остановившись на возвращении из Нодендаля в Питер в первые дни войны. Чудный день после ряда дождливых. Лес неумолчно гудит, поет торжественный псалом. А я должен скоро оставить эти святые места вокруг Содома.
1 июля. Те же переживания, что в 1921 г. в Питере. Там задерживался исход из-за паспорта, здесь — из-за квартирного процесса. Лишь в августе можно будет приступить к расторжению контракта... «Сердце сожмется мучительной думой», как подумаешь о необходимости уйти из тихого уголка, в котором надеялся найти последнее пристанище в моей скитальческой жизни. Так хорошо мечталось в этих парках Груневальда и Далема, в зачарованных безлюдных переулках, среди романтических вилл...
Написал главу о первом полугодии войны (1914).
13 июля. Изменил способ изложения: большею частью цитирую дневники, дающие яркую картину тогдашних переживаний. Так будет и дальше... Опять колют душу впечатления дня. Старый социалист Шейдеман, бежавший в Прагу, назвал Германию «домом умалишенных». Безумие заразительно, и эпидемия распространяется. Во многих странах уже есть очаги этой заразы.
17 июля. Введена система заложников: за протест Шейдемана за границей арестованы здесь и брошены в концентрационный лагерь его родственники. Тем же грозят остальным политическим эмигрантам. Всем беженцам вообще грозит конфискация имущества в Германии. У натурализовавшихся между 1918 и 1933 гг. иностранных евреев отнимут германское подданство, и тысячи мечутся в страхе перед лишением прав и куска хлеба...
12 июля. Similia similibus curantur{845}. Лечу новое горе старым. Пишу о 1915 г.
Уже два дня не получается бюллетень берлинского отдела Еврейского телеграфного агентства. Власти запретили этот единственный орган осведомления после того, как отняли у него свободу. Много лет подряд я каждое утро получал и внимательно читал эту коллективную телеграмму от моей народной семьи на всем земном шаре...
27 июля. Свирепствует «легализованный террор», как «Таймс» назвал нынешний режим в Германии. Каждый может быть обыскан дома или на улице и арестован; каждый связан тысячами «законов», создающих преступление из каждого свободного шага.
31 июля. …Атмосфера бегства. Приходят люди уезжающие, прощающиеся навсегда или скорбящие о невозможности уехать. Вчера печальная вдова Койген, Равчи, Майзель. Палестина — главная цель бегущих... Страшно видеть развал исторического центра. Сейчас «хурбан Ашкеназ»{846}. Вековой период эмансипации и ассимиляции кончается, и новая эпоха начинается среди крушения старых идеалов. Будут ли они заменены новыми? Я призывал к этому в последних томах «Weltgeschichte». Теперь эту книгу читают в невольные досуги и те интеллигенты — лишенные работы адвокаты, врачи и др., — которые раньше не могли вдуматься в нашу национальную проблему. На днях встретился на нашем дахгартен с одним из них, бывшим судьей. Он читает систематически мои десять томов и начинает понимать средние века. И таких много, как мне рассказывают. Расстаюсь с Германией в сознании, что недаром жил и работал здесь, что оставляю духовную опору для людей, потрясенных катастрофою, выбитых из колеи.
Сегодня вечер
