Павел Огурцов - Конспект

– И я рад был с вами повидаться, – сказал Ярославский. – И от меня привет Григорию Георгиевичу. Вы скоро уезжаете?

– И я рад встретиться с вами. Когда уеду – еще не знаю, но скоро. Дел больше никаких нет. Ах, да! Лидия Николаевна, а проезжая часть на плотине?

– Вот хорошо, что напомнили. И хорошо, что приехали. Поперечник готов, а послать его вам не могу – уперся директор. Как я ни уверяла его, что поперечник не связан с правобережным вариантом, он – ни в какую. Заладил: пусть запросят. А это такая канитель! Пока придет запрос, мы выставим счет, пока его оплатят… а надо же срочно. Ну, я еще раз сняла кальку, без штампа и подписей. А как передать? Бандеролью? От частного лица? Так ведь – цензура. Могут не пропустить. А не пропустят – могут поднять дело. Из-за подобной ерунды мой брат погиб в лагерях. Подготовила телеграмму: размеры поперечника и его элементов. Не приняли: «Вы забыли указать название организации и поставить печать». Ну, пошли.

– Сколько надо экземпляров? – по дороге спросила Дмитриевская и стала считать: «Вам, Беловолу, руководству, для ходатайства… Я отпечатала пять».

– Хватит. Потребуется больше – снимем копию.

Попрощался с Ярославским и вместе с Дмитриевской стал пробираться к ее столу. Сидящим рядом с Дмитриевской пришлось встать. Лидия Николаевна переложила папки со второго стула на стол.

– Сядем.

Она достала из стола светокопии и на одной из них начала надписывать: «Поперечный профиль…» Спросила: «Профиль чего?»

– Проезжей части на плотине.

– А тут не только дорога, но и трамвай, и тротуар. Постойте!

Достала кальку поперечника со штампом, списала: «Поперечный профиль верхней части плотины ДнепроГЭС. И подписала: «Гипроград. Главный архитектор генерального плана г. Запорожья Дмитриевская Л.Н.», поставила дату, подписалась и передала сидящей рядом девушке, чтобы она повторила надписи на других экземплярах.

– Павел Андреевич! У нас неизбежно будут возникать вопросы. Не ездить же каждый раз к вам. Не могли бы вы или Григорий Георгиевич изредка к нам приезжать?

– Думаю, – сможем. А я так с удовольствием: здесь мои старики. Но я не уверен, что решусь без Сабурова ответить на все ваши вопросы.

– А мы вопросы будем вам сообщать и на некоторые из них вы, возможно, сможете ответить, не приезжая.

– Лидия Николаевна, вы будете заниматься только Запорожьем?

– Если бы! Мне сейчас должны подкинуть еще один областной центр. Хотелось бы сначала поработать над Запорожьем, передать его смежникам, а потом поехать на обследование другого города. Но обследовать город в глухую осень – мало удовольствия. Наверное, сначала съезжу. А тем временем решится вопрос с правобережным вариантом.

Подписала другие экземпляры, стала их паковать – но я остановил ее вопросом:

– А не дадите ли вы нам и неподписанную кальку?

– О, Господи! Конечно, возьмите. – Запаковала вместе с калькой и отдала мне. – Ну, пошли, отметим вашу командировку.

– Я еще не знаю, когда уеду. Наверное, послезавтра.

– А даты приезда и отъезда проставите сами. У нас это просто.

Когда мы с Леной приехали на Сирохинскую, там были Арьевы, стол раздвинут и накрыт. Стало шумно и оживленно, говорили все сразу, а сели за стол – притихли. Обвел стол глазами и заметил – то же делают все. Нет папы, Гарика с женой, Христофора и Николая Владимировича. Как на перекличке. Саша поднялась, вышла, и было слышно, как скрипнула кровать. Оля, Зина и Лена тихо плакали. Молчали и мы, опустив головы. Потом Зина и Лена пошептались, вышли, и через некоторое время вернулись с Сашей. Оля стала накладывать на тарелки и угощать, как в старину. Яша заговорил о нашей жизни в Нальчике, хорошо копируя, немного утрируя, Останковых, потом спросил:

– Что-нибудь о них слышно?

– Все живы. Останков и Альмар уже вернулись. Альмара мобилизовали при отступлении, Останкова – после освобождения.

На меня еще смотрели.

– А больше я ничего не знаю.

Яша и Лена вспомнили Рубцовск, меня расспрашивали о Запорожье, о работе, о том, где мы будем жить. Снова стало оживленно, говорили о многом и о многих, только не о тех, кто уже никогда не сядет за этот стол. Засиделись. Когда поднялись, Володя сказал Оле:

– Как же это мы не пригласили Виктора! – он имел в виду Калашникова и обратился ко мне:

– Когда вы планируете ехать?

– Послезавтра.

– Ну, ничего. Вы же будете приезжать?

– А как же! И по работе, наверное, придется – Гипроград выполняет для нас большую работу.

Лена ночевала у сестры, я пошел провожать ее и Арьевых – им было по дороге.

– Ты где будешь спать – на веранде или в доме? – спросила Оля.

– Если можно, – на веранде.

– Можно, там чисто. Возьми ключ от калитки.

Когда вернулся, в доме было темно. На веранде постлана постель. Как всегда, слышались паровозные гудки. Долго не спалось – нахлынули непрошеные воспоминания. Я не придаю значения снам и сразу их забываю. Если же приснится что-то такое, что хочется запомнить, тогда, проснувшись, снова закрываю глаза: только так вспомню и запомню. В эту ночь приснилось: в сумерки иду вдоль речки с очень крутым голым берегом. Иду по кромке льда – больше негде. И вдруг на тихой темной воде вижу отражение отца. Смотрю на берег – отца нет, смотрю на воду – вижу его отражение. Продолжаю идти – отражение движется за мной, а отца нет нигде. Хочу крикнуть, позвать его, и не могу. Проснулся, понял, что это сон, и закрыл глаза, чтобы его запомнить. Когда снова открыл глаза, в окне увидел Олю.

– Ты уже проснулся? Доброе утро!

– Доброе утро. А ты уже одна?

– Да. Все давно разошлись.

– А Володя все еще ездит в Богодухов?

– Нет, он работает в тех же артелях, что и до войны. Пошел на базар. Вставай, вместе позавтракаем.

После завтрака Оля дала мне пакетик – все, что принадлежало отцу и уцелело. В пакетике – несколько документов и фотографий, два письма и две открытки мамы. Оба письма из Сулина в Болгарию, и в обоих мама зовет отца вернуться, пишет, что любит и ждет. Ничего не могу понять: в Сулине мама скоро сошлась с Останковым и… зовет отца к себе? Прочел еще раз: расчет. Только расчет и больше ничего. Если красные не удержатся у власти, деду могут вернуть его богатства или то, что от них осталось, отец – его наследник. Удержатся – хороший драматический тенор сделает карьеру при любой власти. Открытки – из Харькова, и в обеих – шантаж. В одной: если я не буду ее регулярно посещать, она сообщит куда следует, кто он такой. В другой: если не прекратятся претензии на какой-то ковер, она… и та же угроза.

– Оля, а что это за история с ковром?

– У Мары оставались наши ковры, да и не только ковры, но никаких претензий мы к ней не предъявляли. Да что об этом говорить, – не взяла бы она, так другие бы растащили. Но как-то раз Володя ее встретил и спросил – не даст ли она для тебя маленький коврик. Был такой зеленый, возле кровати класть. Тогда и пришла эта открытка, а вскоре Андрюшу арестовали. Его арестовывали, когда за границей убивали представителей советской власти. А тут ничего такого не было. «За здорово живешь», – сказал Володя. – Голос Оли задрожал, и она ушла в другую комнату. Я вспомнил: везде, где жили Останковы, были ковры – на полу и на стенах…