Павел Огурцов - Конспект

– Квартира, как говорит Лидия Николаевна, не экстра класс, но на первый случай – хоть крыша над головой. Потом, не спеша, найдете другую. Жены это умеют делать лучше нас. А мои хозяева вашу комнату, конечно, сдадут и неизвестно кому.

– Григорий Георгиевич, вы же хотели купить домик?

– Денег на покупку дома у нас нет. Я хотел занять у родственницы, купить остатки сожженного домика по государственной оценке и не спеша, с чувством, толком, расстановкой привести его в божеский вид. Да все – недосуг. Ни этим заняться, ни поиском квартиры. А ведь надо! Сколько можно тянуть?

С поезда зашел на Сирохинскую, застал только Олю, рассказал чего приехал и пообещал в конце дня прийти с Леной. Без завтрака меня Оля, конечно, не отпустила. Оказалось, – у соседей Арьевых, живущих с ними в одной квартире, есть телефон, соседка не работает, так что ее можно застать дома. По дороге позвонил по телефону и попросил соседку передать Арьевым, что приехал Огурцов и будет рад их видеть сегодня вечером на Сирохинской. Соседка мою просьбу записала.

Лена и ее сестра с грудным ребенком ехали в будке, установленной на открытой платформе. Поезд вез оборудование тракторного завода и находился в пути 23 дня. Лена до сих пор вспоминает красоту южного Урала. Любицкие уже были в Харькове, жили в центре, на Садовой, в большом доме, в огромной квартире с длинным темным коридором, заворачивающим за угол. Они занимали две разрозненные комнаты – одну большую, другую – маленькую и узкую: наверное, когда-то это была комната для прислуги. В этой же квартире получила большую комнату с эркером и Полина Федоровна, а маленькая комната служила обеим сестрам кухней и кладовой. Сначала я удивился: как им удалось сразу получить комнаты, да еще в центре. Потом сообразил: возвращается еще мало народу, у Лениных сестер – постоянная прописка в Харькове, значит – им полагается жилье.

Комната, тесно заставленная столами. Над многими из них – наклонно установленные доски, опирающиеся на папки и книги. Над досками видны головы. Голова Дмитриевской возле стены, я начал к ней протискиваться, она меня увидела и стала пробираться навстречу. Я вернулся к двери. С другой стороны ко мне, улыбаясь, протискивался Ярославский. Несколько глаз смотрели на меня из-за досок.

– Приехали за женой?

– Не только.

– Нужно отметить командировку?

– Нужно. Но я по делу.

– Приехали вы очень кстати. Вот только где бы нам поговорить?

– Пойдемте, поищем, – предложил Ярославский.

Вышли на лестницу – на площадке курили. Поднялись на этаж – там тоже курили. Мимо проходил высокий мужчина, поздоровался и спросил:

– Ищете пристанище для конференции?

– Ищем.

– А вы идите в комнату, – он назвал номер, – там никого нет.

Маленькая комната.

– Сядем, – сказала Дмитриевская.

– Лидия Николаевна, в старину гонца с черной вестью убивали.

– Это вы не о том, что металлурги должны жить на одном берегу с их заводами?

– А, вы уже знаете об этом!

– Узнали от нашего директора. А вы как узнали?

Рассказал. Упомянул и о предложении Орехова застраивать Хортицу.

– Володя Орехов?! Постойте-постойте… Когда-то я об этом слышала, но не знала, с чем это связано, и отнеслась, как к курьезу. А ваше руководство об этом знало? Наверное, нет.

– Теперь знает. Нельзя же скрывать.

– Плохо дело. А я сгоряча хотела просить вас получить протокол совещания в облисполкоме. Они же предлагали. Но теперь от этого мы отказались.

– И хорошо, что протокола нет, – сказал я. – Если бы вы разработали схему на основе такого протокола, то в случае чего вас обвинили бы в том, что вы сознательно скрыли это указание.

– А нам бы и не разрешили разрабатывать правобережный вариант только на основе этого протокола. Да его теперь и не дадут, – сказал Ярославский.

– Плохо дело, – повторила Дмитриевская.

– Мы решили обратиться к Головко и подумали – может быть, вы захотите к нам присоединиться? Поэтому я здесь, с командировкой в Харьков и Киев.

– Да? А я только из Киева.

– Да?! Ну… И что?

– Давайте я расскажу по порядку, чтобы вам обоим было все ясно. Пока свежо в памяти. Наш директор сразу же запретил разрабатывать правобережный вариант.

– Он архитектор?

– Да нет! Он человек серьезный. – Мы засмеялись. – Кажется, строитель. Я ему сообщила о совещании в облисполкоме, а он в ответ: «Протокол есть? Ах, нет?» Был бы протокол – он обратился бы в Управление по делам архитектуры с просьбой подтвердить возможность разработки такого варианта. Говорила я с директором вместе с руководителем мастерской. Директор отвлекся разговором по телефону, и я тихонько сказала своему руководителю, что немного корректирую генеральный план и под этим предлогом… Он приложил палец к губам, а когда мы вышли, сказал, что не надо сейчас ставить вопрос о поездке в Киев – шито белыми нитками, и что он сам скоро отправит меня к Головко под этим предлогом. Он так и сделал – поговорил по телефону с Головко, договорился когда приехать, и Головко прислал схему с вызовом автора схемы планировки.

– Вот как надо работать, – подумал я.

– Корректировку Головко одобрил, спросил – «Идея Сабурова? Идея хорошая». Одобрил и наши конкретные предложения, воплощающие эту идею. А потом, ну, как Беловол, стал спрашивать: «А где-нибудь здесь организовать площадь нельзя? А здесь?» Ну, я объяснила, что нам потребуется большой снос, и рассказала о заводе Войкова. Он сказал: «Жаль. Но ничего не поделаешь. Вам завизировать эскиз?» Я поблагодарила и сказала, что не обязательно: эскиз черновой.

– А Лидии Николаевне здесь попеняли, – сказал Ярославский, – почему она никак не оформила согласование.

– А, ладно! Нельзя же никому не доверять и на каждом шагу со всех брать расписки! Правобережным вариантом он заинтересовался, задержался над ним подольше, чем над первым. Сказал, что альтернатива хорошая: развивать город в незагазованной зоне, отметил достоинства и недостатки обоих вариантов, обрадовался, что ваше руководство взялось добиться расширения проезжей части на плотине. Сказал: «Вот так и разработайте схему генплана – в двух вариантах». Но оказывается, он не знал об этом злосчастном указании. Когда я сказала о нем, Головко расстроился, даже крякнул, бросил карандаш на стол и замолчал. Оба мы какое-то время молчали. Звонил телефон – Головко не поднимал трубку. Потом он сказал, что это указание в свое время имело смысл, теперь же оно – анахронизм, и он постарается убедить в этом свое руководство.

– Значит, Головко не взял на себя решение этого вопроса? – сказал я.

– А вы бы взяли на себя на его месте?