Константин Лапин - Подснежник на бруствере

А с бугра доносилась, не смолкая, перестрелка. Немцы засели во второй линии траншей, проходящей по деревенской улице. Заслоном они выставили власовцев. В лоб предателям летели наши пули, в спину им были нацелены немецкие пулеметы: оказавшись между двух огней, изменники Родины дрались с отчаянием смертников. Случалось, фашисты приковывали власовцев к пулеметам…

Весь день в воздухе стоял гул канонады, пахло гарью, порохом, свежей кровью. От густого бора, где утром скапливались для атаки гвардейцы, остались измочаленные, со срезанными макушками стволы деревьев, из свежих изломов сочилась смола. Снег, земля, трупы людей и мертвые лошади, разбитое оружие и пустые гильзы от снарядов — все смешалось в одно месиво. Стонали раненые, а казалось, стонет сама израненная грудь земли…

В первые часы боя девушки-снайперы, оставленные у батальонного КП на опушке, вели из укрытий прицельный огонь по пулеметным точкам врага. Когда головные роты ворвались в Демешкино, мы оказались далеко позади батальона, предоставленные самим себе. Без дела мы чувствовали себя почти ненужными.

Враг продолжал закидывать минами и снарядами лес, куда прибывало новое пополнение, где находились минометные роты, медсанбат, штабы батальонов и полков. Даже ночью не смолкали десятиствольные минометы, прозванные «скрипунами»: леденящий душу, мерзкий их скрип действовал угнетающе.

Зоя Бычкова нашла себе занятие. В сосняке разгуливали два тяжеловоза-першерона из разгромленного немецкого хозвзвода; лошади испуганно всхрапывали и мотали головами, когда поодаль разрывался снаряд. Схватив огромную смирную кобылу под уздцы, Зоя с пенька не без труда забралась на нее. В руках она держала повод от второго першерона.

Лошадиная спина была такая широченная, что Зойкины ноги торчали в разные стороны. Бойцы не могли удержаться от шуток при виде наездницы; какой-то заросший щетиной верзила попытался было отнять лошадей. Зато как благодарили Зою артиллеристы, до которых она дотрусила: першероны играючи выволакивали пушки из глубокой грязи.

Спустилась темень, я решила пробраться к нашим в Демешкино. Там Сурков. Что с ним? Жив ли? За мною увязалась Зоя.

Вышли из лесу. Зарево пожара на бугре освещало поле боя, воронки от снарядов, холмики неприбранных трупов. Из деревни доносились звуки не прекращающейся, несмотря на ночь, перестрелки.

На опушке нас окликнул лейтенант Коля Седин; он заменил тяжелораненого командира минометной роты, моего земляка. Осколки изрешетили грудь капитана, в темноте были видны почерневшие от крови бинты. Обессилев от большой потери крови, раненый тихо стонал. Седин спросил, куда мы идем.

— К своим. В Демешкино.

— К немцу в плен захотели? Вертай назад, ну!

Пришлось подчиниться. Только к себе мы не вернулись: набрели на пустой окоп неподалеку от позиций минометчиков.

Утром вражеские пикировщики стали обрабатывать наше расположение. Самолеты снижались к самой земле, были видны желтые масляные потеки на крыльях, лица летчиков. Пулеметная очередь прошла вдоль окопа, словно металлический цеп промолотил. В мгновение, как яркий кинофильм, промелькнула передо мной вся моя короткая жизнь: дом, школа и — крупным планом — лицо мамы, оплакивающей мою смерть. «Прощай, мамочка, родная моя! Ну, что ж, кое-что я в жизни повидала…» — шепчу, а сама прижимаю к сердцу полевую сумку, где письма из дома, мамин последний привет.

Зоя, спрятав голову в моих коленях, плакала.

— Все, Люба, все! Конец нам! Конец!

Ее причитания привели меня в чувство.

— Не плачь, Зоенька, не каждая пуля убивает. Мы с тобой еще живы и будем жить!

Говорю, а сама смотрю в небо на пикирующий самолет. Он увеличивается в размерах, вой все сильнее, рвет уши, значит, прямо на нас пикирует. В последнюю секунду самолет отвернул, к земле понеслась, нарастая, черная смертоносная капля. Бомба упала близко, воздушной волной меня ударило в грудь, точно подушкой, комья земли осыпали нас. Подняв голову, я отряхнулась, принялась тормошить притихшую подругу.

— Зоя, живы, живы! Улетел он! Улетел!..

Мы обнялись и расцеловались, радуясь, что остались целы.

Минометчики меняли позицию, лейтенант Седин приказал нам вернуться в штаб батальона.

Связисты, поддерживавшие связь с полком, ушли на новое место. В штабной землянке лишь двое: Маринкина и Обуховская. Они так и не уснули этой ночью из-за непрерывной канонады и тревоги за нас.

Батальоном командовал майор Булавин: капитан Шитоев был контужен. Покинул поле боя раненый командир второй роты капитан Викленко. Кроме комиссара, в строю оставались капитан Сурков, лейтенанты Седин и Горюнов.

И среди девушек потери. Наша подруга по снайперской школе Галя Кочеткова, воевавшая в соседнем полку, вместе с бойцами поднялась в атаку. Командир взвода был ранен, солдаты, оставшись без лейтенанта, залегли на снегу. Немцы перешли в контратаку.

Галя видела приближающуюся гитлеровскую цепь, злость и обида охватили ее. Нельзя лежать, фашисты всех перебьют, словно куропаток на снегу. Вперед, только вперед!

— Чего боитесь, ребята? — крикнула она ближним бойцам. — Я девушка, и то не боюсь. Взвод, за мно-ой!

Галя бросилась вперед, увлекая воинов. Она упала, сраженная пулей наповал, но фашистская цепь дрогнула, стала распадаться, попятилась назад. Гвардейцы ударили в штыки, загремело русское победное «ура»…

Так наша подруга, простая девушка из Рязани, совершила свой бессмертный подвиг.

Навеки вписано ее имя в геройский ряд.

К исходу вторых суток стал давать знать о себе голод: бойцы уничтожили НЗ. Люди обрадовались, когда на позиции прикатил с дымящейся походной кухней дядя Вася. На железном котле сияли вмятины, почерневший полушубок повара был иссечен осколками.

Отведя лошадь в заросли за штабной землянкой, дядя Вася взялся за черпак. Слух о прибытии кухни облетел округу, отовсюду потянулись бойцы с котелками и старшины с термосами. Нам дядя Вася налил горячий кулеш первым, стараясь достать черпаком со дна самую гущу.

Кто-то пристроился с котелком у походной кухни и ел нахваливая:

— Вот кулеш так кулеш — с ложкой съешь!

Густой, наваристый суп пьянил не хуже вина.

Неожиданно близкий разрыв тяжелого снаряда потряс землю, с бревен наката посыпалась труха. Снаружи донесся стон, я бросилась из землянки.

У разбитой кухни лежит дядя Вася, наш дорогой повар. Осколок снаряда попал в бедро, кровь так и хлещет. Пытаюсь перевязать рану, в дело пошел не только мой, но и Зойкин индивидуальный пакет, а кровь не остановить. Надо бы наложить жгут, а где его взять? Дядя Вася еле слышно просит: