Дмитрий Коваленин - Суси-нуар. Занимательное муракамиедение

Так вот, мне кажется, все книги Мураками – о пути человека вперед, к началу своего цикла. Обратно к людям, и через это – к себе самому. О пути, который так трудно дается, когда начинаешь отвечать за то, что творишь в жизнях людей вокруг. А не творить нельзя. Без этого никогда не найдешь свое «кокоро», ибо это и есть жизнь, которая не кончается, ведь твоя личная смерть – «всего лишь составная часть общей жизни».

Басё на склоне Фудзи писал:

«В конце концов, просидев в горной хижине около года, я понял: в самом одиночестве нет ничего интересного. Нести свое одиночество в повседневность – вот настоящее искусство».

А герой-конвертор на причале Харуми, положив руки на руль, познает совершенство этого мира, приняв его несовершенство:

Я подумал о дожде. Дождь в моей памяти то ли идет, то ли нет. Но дождь, что падает с неба, всегда достигает земли. И приходит ко всем и каждому – к улиткам, оградам, коровам… Настоящий дождь не остановить никому. И никому не избежать его. Дождь всегда раздает всем по справедливости.

В последний день уходящей жизни он признавался миру в любви. И, наверное, чувствовал себя счастливым, вспоминая всех, кого хотел бы осчастливить сам. И хлынул дождь, который не остановить никому. Свой, личный дождь – как и всё в его мире. Дождь, который всегда раздает всем по справедливости и который не кончится никогда… А кто не верит – тот и слаб. Слабостью Крысы, который только и делает, что подыхает в каждом романе. А все потому, что в «кокоро» не верит, дурак. В то, что связывает ум с человеческой теплотой. Полушария мозга, мужа и жену, человека и дело, писателя и книгу, тот мир и этот. Тебя – и твою тень от Солнца, встающего в воротах Храма.

– Прекратите ваше метафизическое словоблудие! – закричали на меня из актового зала в одном из очень культурных заведений нашей необъятной Родины. – Так он умирает или не умирает?! Что нам думать-то?

– Ну хорошо, – вздохнул я. – Думайте так: если вам кажется, что вы почувствовали «кокоро» романа, то для вас он не умирает.

– Иначе писать книги нет никакого смысла, – эхом отозвался в моей голове Дерек Хартфильд.

– А главное – верить… – устало выдохнул Сталкер, прислонившись к мертвой сосне.

Все дело в том, что Крыса должен каждый раз умирать – и рождаться в новой истории. Он обречен на этот замкнутый круг до тех пор, пока ты, его герой, не вырастешь окончательно. Для этого он и существует; он – твоя молодость в каждой отдельной книге. Так сказать, «по Крысе на роман»… Для окончательного же выяснения отношений с призраком твоей молодости к тебе «приставлен» Человек-Овца. Который в очередной раз соединит тебя с твоим прошлым. И если ты наконец победишь себя, покончит с собой, как в «Дэнсе». Твой Крыса внутри тебя отчаянно сопротивляется любому твоему взрослению, но однажды – и ты знаешь это – все равно будет вынужден отступить. Да, Питеру Пэну некуда приземляться, вдруг поймет он. И Кэрроллу не попасть в Wonderland. И он наконец согласится с этим. И опять умрет.

Схему выживания см. выше.

– Думаю, ты не очень хотел бы встретить на этой тропе жаббервога! – сказал старик и смачно захохотал.

– Пожалуй… – поддакнул я. Жаббервоги, бандерлоги, что угодно. Встречаться в кромешной тьме с тем, чьего вида не представляешь, хотелось меньше всего на свете.

По-японски это страшное слово, которого не бывает, произносится «ямикуро». Иероглифический перевертыш от любимого словечка писателя «кураями» – мрак, чернота. Именно так назывались подземные упыри в «Стране Чудес», что-то вроде рыб-мутантов, хотя описаний их облика нет. Только однажды мы слышим, как шлепают по мокрой скале их мерзкие плавники, да симпатичная толстушка рассказывает, как они обгладывают людей своими зубами-сверлами до последней косточки. Больше об их внешности мы не встречаем ни слова[17]. В их названии автор просто намешивает черноты: неизвестность всегда страшнее.

Как только я не пытался их обозвать! Чуть мозги не сломал. «Черногрызы», «мракоглоты», «тьмутараки» какие-то… В общем, не страшные совсем. Долго думал, но поскольку это слово-перевертыш, из головы все никак не выходила «Алиса» с ее снарками-змеякулами. Вот и в названии – «Страна Чудес», и в дырку герой под землю провалился вслед за «розовым кроликом». Похоже, нужно эту же линию выдерживать, но ненавязчиво – чтобы и страшно было, и как можно непонятнее. «Бармаглот»? Слишком комично и узнаваемо. А вот его оригинальное имя – Jabberwock – похоже, на русском в самый раз. Само это «жаббер» очень подходит – и рыбное, и противное. Хотя, конечно, у автора бы спросить. А ну как «Алиса» здесь ни при чем? Жаль, было бы красиво…

И вот, переведя уже половину романа, я получил возможность слетать в Токио. В 2002 году, когда игнорировать «интервенцию» Мураками в Россию стало уже невозможно, у посольства Японии в Москве появилась идея – послать меня к нему на интервью. Японский МИД пообещал оплатить поездку, я с радостью связался с конторой писателя по электронной почте, получил визу, собрался, приехал, взял интервью (см. ниже). И, уже обуваясь в прихожей, вспомнил:

– Мураками-сан, а сочиняя слово «ямикуро», вы думали о «Jabberwock’e»? Стоит ли это слово переводить так, чтобы читатель невольно вспоминал «Зазеркалье»?

Автор наморщил лоб и уставился в пол секунд на пять, вспоминая. А затем вдруг хитро улыбнулся:

– Специально, по-моему, не думал, но… мне нравится ваша идея. Давайте!

Попрощавшись, я вышел из его конторы, сел на лавочку рядом, закурил и попытался сообразить, в чью реальность меня занесло.

Что же получается? Только что на моих глазах японский писатель добавил яркий англоязычный штрих к русской версии своего романа семнадцатилетней давности. При этом – даже не зная русского. Всего лишь потому, что ему «понравилась чья-то идея». И чья? Его же переводчика.

М-да. Учила мама – сиди за партой тихо и не подсказывай…

Докуриваю. Знойный Токио конца лета. Вечер пятницы, конец рабочей недели. Прямо сейчас миллионы галдящих людей заполняют улицы огромного мегаполиса, с чувством большой ответственности намереваясь из последних сил отдохнуть. Но здесь, в переулке за музеем Нэдзу, до странного тихо. Лишь платаны шелестят столетними кронами в рощице за спиной, да колокольчик монаха звенит на маленьком кладбище при буддийском храме напротив.

«Что происходит?» – слышу я голос Кики. И тут меня осеняет.

А ведь он просто еще раз пожал на том свете руку Льюису Кэрроллу.

Сюжеты ваших произведений основаны на личном опыте? Или все это плод вашего воображения?

(Лариса, Россия)