Георгий Яковлев - Никита Изотов

Или:

Мой миленок крепит лаву,Я на приводе сижу.Дорогой мой, крепи лучше,Я в театр с тобой схожу.

Появился в Горловке и театр, и эстрадные площадки в парке, и многое другое, о чем рассказ впереди.

С начала 30-х годов сносились избы в «шанхаях», «нахаловках», «собачевках», строились новые кварталы домов, разбивались скверы. Омолаживалась и старая Корсуньская копь-шахта № 1. Начавшаяся здесь реконструкция предусматривала переход на электровозную откатку во всех основных подготовительных выработках, установку мощных компрессоров, применение на крутых пластах отбойных молотков. А пока Изотов делал по две и три крепи за смену. Сделать «одну крепь» означало вырубить три кубометра угля и закрепить выработанное пространство. Три кубометра — это пять тонн, или семь вагонеток. Так что за смену Изотов порой нагружал больше 20 вагонов, и Денисенко шутливо разводил руками в клети, когда поднимались на-гора, восхищался: «Хлопцы, чи это врубмашину затягнули в третий уступ? Так, значит, то Никита вместо врубовки працюет».

В честь кумачового Первомая ударники становились на трудовую вахту. Коммунисты-забойщики взяли обязательство выполнить по две нормы за смену. Парторг аккуратно в книжечку фамилии всех ударников-беспартийных записал, тоже на две нормы их уговорил.

— А мне четыре запиши, — попросил Изотов, поглаживая гладкую ручку обушка. — Веселое у меня что-то настроение.

— Чего — четыре? — переспросил Стрижаченко.

— Крепи, конечно.

— Так это же, парень, двадцать тонн! — вопросительно уперся в него взглядом парторг. — Веселое настроение, говоришь? Может, шутишь?

— Ну это ты зря, Игнатыч, — недовольно сказал Изотов, хмурясь и натягивая кепку на лоб. — Сказал — дам четыре, значит, будет четыре. Пиши!..

Утром в нарядной шахты появилась «молния»: «Товарищи шахтеры! Забойщик Н. Изотов нарубил за ударную смену 20 тонн угля, выполнив норму на 400 %. Равняйтесь на т. Изотова». В нарядной шумно, весело. «Ай да Никифор!.. Право слово — врубмашина… Ну и Никиша…» — раздавались возгласы. Крутит головой Изотов, не нравятся ему такие шуточки. Вроде бы и поздравляют, а с другой стороны, и насмешки чувствуются. Дергает он за широкий козырек кепки, недовольно бросает:

— Да при чем здесь сила?

— Как это — при чем?

— На Ваську Окунева гляньте, — не сдается Изотов. — Ему в цирке рельсы на груди гнуть надо. Ей-богу, сразу бы в люди вышел. Зато в забое одну крепь с натугой дает. Так? Чего ты, Давиденко, за дверь прячешься? Иди сюда, сними тужурку.

— Это еще зачем? — испуганно протянул широкогрудый забойщик, отодвигаясь на всякий случай к спасительному выходу.

— Мускулы свои покажи народу. Тебе впору с самим Иваном Поддубным схватиться, а ты не всегда норму даешь. Правильно я говорю, мужики?

— Правильно… Верно сказал… Лодыри они первущие… — раздались одобрительные выкрики. — Молодец, язви тебя в пятку, умыл их…

— То-то, понимать надо, что одной силой уголь не возьмешь, — удовлетворенно заключил Изотов. — Вот мой ученик, — продолжал он, обнимая за плечи стоявшего рядом с ним худощавого парня. — Из деревни приехал, неделю я его в уступе гоняю. Вдумайтесь, парень неделю на шахте, а уже сам крепь дает за смену.

— Не-е, не гоняешь ты меня, дядя Никифор, а показываешь, — отозвался смущенно парень. — С охотой и делаю…

— В умении все дело. А-а, ученых учить — только портить, сами все знаете.

— Знают, да не все, — вмешался в разговор вездесущий Стрижаченко. Где серьезный разговор — он тут как тут. — Неученых у нас хватает. Надо бы тебе, Изотов, выступить на рабочем собрании, раскрыть свои секреты.

— Нет никаких секретов. И говорить я не дюже обучен.

— В мастерстве всегда есть секреты, — не согласился парторг. — Это и приемы труда, и особенности рабочего места. Раньше свои секреты мастера только самым близким открывали, в роду хранили.

— Ну а теперь все мы в родстве состоим, — поддержал Денисенко. — Давай, Никита, не скромничай.

Но так случилось, что аудиторией забойщика Изотова стала вся страна. 11 мая 1932 года «Правда» напечатала письмо Н. Изотова «Как я работаю», в котором рядовой горняк горловской шахты № 1 по-государственному поставил вопросы о взаимопомощи и распространении передового опыта.

«Говорят: «Изотов — сильный, Изотов — крепкий, поэтому он так хорошо работает». Чепуха! Не в силе дело. Одной силой не возьмешь… Многие думают, что техникой надо овладевать, только работая на машине. Они делают ошибку… Скажу без хвастовства: я даю большую выработку потому, что овладел техникой дела…»

И далее подробно расписал технологию углевыемки на своем рабочем месте:

«Вот так я работаю. Никакого тут «секрета» нет. Каждый забойщик может достигнуть моих успехов. Стоит только научиться подходить к углю, а не рубить сплеча, как это делают многие. Еще одно хочу отметить: у нас 6-часовой рабочий день, но многие забойщики фактически только 3–4 часа работают в уступе. Я же сижу в забое в среднем 5 часов. На приход и уход с уступа я затрачиваю не больше часа. Когда я прихожу и вижу, что мне угрожает простой из-за нехватки леса, я лучше затрачу полчаса на то, чтобы пригнать к себе в уступ лес, чем потом час-два сидеть без леса и ругать на чем свет стоит лесогонов. Я стараюсь заполнить, уплотнить свой рабочий день, не растрачивая времени, дорогого и для меня и для государства. Если на нашей шахте и на всех шахтах каждый забойщик полностью использует свое рабочее время, он сделает намного больше, чем делает теперь, и наша страна получит дополнительные тысячи тонн угля».

В письме в редакцию ударник не только щедро делился своим профессиональным опытам, но и взволнованно обращался к трудовому народу с призывом помочь отстающим добиться общего подъема.

Смену на шахте называют «упряжкой». Не зря называют. Нет легкой работы под землей, и сколько бы ни было в забоях техники, за каждую тонну «солнечного камня» надо, что называется, попотеть. Четыре раза в сутки на шахте пересменка. Те, кому предстоит спускаться в забои, собираются в нарядных, десятник закончившейся смены рисует сменщику эскиз лавы, рассказывает, в каких уступах сколько «коньков» дали, как ведет себя кровля. Здесь же бригады получают задания на смену. Ну а те, кто выехал в широкой металлической клети на-гора, торопятся домой — хотя и построили на шахте баню, но немало горняков идет в спецовке, с перепачканным угольной пылью лицом домой, где ждет благоверная с ведрами кипятку. Ох, всласть поплескаться в широком корыте, потом досуха, чтобы коло горела, вытереться, сесть на крылечке, закурить «законную» папироску. Идут мимо люди, здороваются, лишних вопросов не задают, понимают: после шахты человеку отдохнуть надо, вот так у земли посидеть, закатным солнцем полюбоваться.