Роберт Лейси - Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

Джек Келли был из тех, кому повсюду мерещились коммунисты. Он горячо поддерживал действия Комитета по расследованию антиамериканской деятельности и вскоре стал у себя в Филадельфии одним из самых горячих сторонников сенатора Маккарти.

«После завтрака Грейс повела меня наверх взглянуть на трофеи, — вспоминает Ричардсон.

— Это мне напомнило святилище: все вокруг было затянуто черным бархатом, повсюду были выставлены кубки и медали, завоеванные обоими мужчинами, а еще висело несколько фотографий матери в качестве манекенщицы. Тогда я впервые узнал, кто такие гребцы Келли из Филадельфии. И еще мне бросилась в глаза одна немаловажная деталь: там не было абсолютно ничего, что имело бы отношение к Грейс, никаких фотографий — ровным счетом, ничего».

Утром, когда Грейс отправилась на машине с кавалером навестить дядю Джорджа, ситуация, казалось, изменилась к лучшему.

«Это был удивительный человек, — говорит Ричардсон, — очень добрый, обходительный и обладающий каким-то особым чутьем. В моих глазах он был полной противоположностью остальной семье. Джордж чем-то напоминал Грейс. Она боготворила его, и он тоже был весьма к ней привязан. Он заменял ей и мать, и отца. С первого взгляда было видно, что здесь живет интеллектуал и страстный поклонник искусства. Он был искренне рад, что мы любим друг друга; считал, что все идет просто великолепно. Он поощрял стремления Грейс и проявлял живой интерес к ее успехам. Он стал для меня единственным лучиком света за весь этот жуткий уик-энд».

Проведя у дяди Джорджа около часа, Грейс затем взялась прокатить Дона по городку; начав с Ист-Фоллз, она затем провезла его по памятным местам своего детства — Джермантауну и Честнат-Хиллу. Они наконец-то оказались наедине и могли поговорить. Оба сошлись во мнении, что предыдущий вечер был сплошным кошмаром. Ричардсон злился и чувствовал себя оплеванным, и Грейс не знала, как утешить его. «Она твердила одно и то же: какие это милые люди, если их узнать поближе».

Когда Грейс и Ричардсон возвратились на Генри-авеню, машин у дома не было и он, казалось, весь вымер. Однако в прихожей их встретила Ма Келли, пышущая «черной» яростью.

— Грейси, немедленно иди к себе в комнату! — приказала она.

И Грейс покорно, не проронив ни слова, поднялась к себе наверх. «Словно ребенок», — подумал Ричардсон, глядя, как его возлюбленная исчезла на втором этаже.

— Что касается вас, — обернулась Ма Келли к Ричардсону, не скрывая своего отвращения, — я требую, чтобы вы сию же минуту покинули этот дом!

Дон поднялся к себе, отчасти испытывая облегчение, однако в полном недоумении, которое длилось лишь до того момента, пока он не переступил порог комнаты. Там он увидел, что все содержимое его чемодана разбросано по кровати. «Все было выброшено, — вспоминает он. — Она даже и не думала скрывать своих действий. У меня с собой было письмо от моего адвоката о новом рассмотрении моего развода. Оно валялось открытое сверху, а рядом — конверт. А по соседству — упаковка презервативов, которые я прихватил на тот случай, если нам с Грейс удастся где-нибудь уединиться. Грейс всегда оставляла заботу о подобных вещах мне».

Одним выстрелом Ма Келли убила двух зайцев: узнала, что у ее дочери роман с женатым человеком и что ее девятнадцатилетняя Грейс давно уже не девственница. Когда пятнадцать минут спустя Ричардсон на такси покинул дом, внизу, в прихожей, не оказалось ни души. Он так и не увидел Грейс и понятия не имел, что она чувствовала в тот момент.

Однако чуть попозже, в тот же день, в дом на Генри-авеню заглянула Мари Фрисби. Она застала Грейс у нее в комнате лежащей на кровати с заплаканными глазами. Грейс поведала подруге о кошмарном уик-энде и о том, что родители пришли в ярость, узнав о ее романе с Ричардсоном. Джек и Маргарет пригрозили Грейс, что не позволят ей вернуться в Нью-Йорк, а затем прочитали ей суровую мораль о ее недостойном поведении. Однако Грейс отказывалась признать свое поражение.

— Надеюсь, что я в положении, — с вызовом заявила она сквозь слезы.

Глава 6

Обретение свободы

«Я выплакала все глаза, я прошла через настоящий ад, если не хуже», — спустя три дня после злосчастного визита Ричардсона на Генри-авеню Грейс взялась за перо. В взволнованном, длинном — на восемь страниц — послании она описала Пруди Уайз, своей соседке по комнате в «Барбизонке», тот уик-энд и его печальные последствия. После того как Дон уехал в Нью-Йорк, родители позвали дочь в комнату Ма Келли для серьезного разговора. Они сказали, что у них есть к ней несколько откровенных вопросов, на которые они рассчитывают получить откровенные ответы. Уж не выскочила ли Грейс тайком замуж за Ричардсона?

Келли потрясали перед дочерью письмом о разводе, которое Маргарет откопала среди вещей Ричардсона, однако и словом не обмолвилась о презервативах. Отец был вне себя, готовый обрушиться на дочь с кулаками, в то время как Ма Келли заняла более умеренную позицию, пытаясь вести разговор по душам. Мать просила Грейс, чтобы та объяснила ей, что примечательного она нашла в Ричардсоне. «То, что я могла влюбиться в еврея, — писала Грейс, — было выше их понимания».

Допрос тянулся до бесконечности. Грейс безутешно рыдала и поэтому, как она поведала в письме Джуди, не запомнила всех подробностей, однако не сомневалась, какие чувства испытывала в тот момент. «Они… они довели меня до истерики».

Грейс впервые в своей жизни серьезно столкнулась с родителями. Будучи подростком, она покорно подчинилась отцовской воле и оборвала свой роман с Харпером Дэвисом. Летом 1947 года, не попав в колледж, она безропотно позволила родителям отодвинуть ее интересы на второй план, поскольку семейный совет постановил, что на первом месте стоит участие Келла в регате. И вот теперь образцовая барышня уступила место испорченной девчонке — по крайней мере, временно. «Когда я уехала в Нью-Йорк, — вспоминала она позднее, — меня словно прорвало…»

Грейс больше не желала функционировать как некий довесок к семье. Она была настолько взбешена, что не хотела даже разговаривать с родителями. «Целый месяц мы ели молча», — вспоминает Келл, описывая напряженную атмосферу, царившую в их доме той весной.

Однако Джек и Маргарет Келли продолжали стоять на своем. Их стиль был донельзя викторианским. Когда Пегги одним субботним вечером напилась вместе со своими приятелями в пивном погребке дома на Генри-авеню, — с нее потребовали возмещение всех убытков, а кроме того, Джек Келли упрятал спиртное под замок. Именно этим обстоятельством и объясняются все замки и запоры, которые Джек Келли был вынужден открывать, прежде чем подать Ричардсону его «бурбон» с водой. И вот теперь Джек Келли упрятал под замок свою среднюю дочь. Грейс было запрещено возвращаться в Нью-Йорк. Лишь однажды ей позволили съездить туда на один день, чтобы запереть на лето свою комнату в «Барбизонке» и забрать домой вещи. Занятий в академии больше не было, а свой выпускной спектакль Грейс уже сыграла. Затем ее отправили на лето в Оушн-Сити, где все семейство по очереди держало ее под неусыпным оком.