Невероятная жизнь Фёдора Михайловича Достоевского. Всё ещё кровоточит - Паоло Нори
То же самое он проделал и с стальными своими сочинениями, увидевшими свет до 1847 года – до выхода «Выбранных мест».
5.24. Письмо Белинского
Виссарион Белинский, защищавший Гоголя от нападок критиков и считавший его своим соратником в борьбе с отсталостью России, за уничтожение рабства и отмену крепостного права, читая «Выбранные места из переписка с друзьями», из которой становится очевидно, что Гоголь не ставит под сомнение ни заведомое превосходство помещиков, ни крепостное право, ни необходимость телесных наказаний, видя в них часть Божественного замысла («Собери прежде всего мужиков и объясни им, что такое ты и что такое они. Что помещик ты над ними не потому, чтобы тебе хотелось повелевать и быть помещиком, но потому, что ты уже есть помещик, что ты родился помещиком, что взыщет с тебя Бог, если б ты променял это званье на другое, потому что всяк должен служить Богу на своем месте, а не на чужом, равно как и они также, родясь под властью, должны покоряться той самой власти, под которою родились, потому что нет власти, которая бы не была от Бога. И покажи это им тут же в Евангелии, чтобы они все это видели до единого»), так вот Виссарион Белинский реагирует на «Выбранные места» очень негативно.
Он пишет резко отрицательную рецензию, позднее обезображенную цензурой; Гоголь отвечает на нее письмом, в котором отзывается о Белинском в пренебрежительном тоне.
Белинский, в свою очередь, отвечает на гоголевское письмо другим письмом, текст которого, как писал Фаусто Мальковати[37] в 1996 году, «все русские студенты, начиная с 1917 года и по сегодняшний день (до семнадцатого года тоже, но не так широко) знают наизусть».
Опубликовать это письмо Белинский даже не пытался – надеяться на его обнародование не приходилось. Среди прочего критик пишет:
«Или Вы больны, и Вам надо спешить лечиться; или – не смею досказать моей мысли… Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов – что Вы делаете?.. Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною… <…> Не будь на Вашей книге выставлено Вашего имени и будь из нее выключены те места, где Вы говорите о самом себе как о писателе, кто бы подумал, что эта надутая и неопрятная шумиха слов и фраз – произведение пера автора „Ревизора“ и „Мертвых душ“?»
5.25. А теперь
А теперь вернемся к тому, с чего начиналась эта глава. 23 апреля 1849 года Достоевского подняли с постели и предъявили обвинение в том, что он участвовал в собраниях кружка Петрашевского и, что особенно важно, публично читал письмо Белинского Гоголю.
За это преступление Достоевского приговорили к смертной казни. Когда мне случалось рассказывать об этом, я всегда задавал своим слушателям вопрос: «Представьте, что я сейчас достану из рюкзака письмо какого-нибудь критика, ну, скажем, Гоффредо Фофи[38], и начну его читать. Вы бы поверили, что это может стать поводом для предъявления обвинения?»
И сам же отвечал, что сильно сомневаюсь. Да нет, этого не может быть, добавлял я. Но тогда, в 1849 году, почти сто восемьдесят лет назад, это письмо, это длинное, страстное – я бы сказал вдохновенное – обвинение, выдвинутое против Гоголя, было в России чем-то настолько неслыханным, что одно уже публичное его прочтение могло повлечь за собой смертный приговор.
Да и по прошествии трех лет, уже после (мучительной) смерти Гоголя, странные события не прекращаются.
Великий русский писатель Тургенев, «поэт», «талант», «аристократ», «красавец», «богач», человек «культурный и образованный», главный соперник Достоевского, в 1852 году, вскоре после смерти Гоголя, написал статью-некролог и отправил ее в один из петербургских журналов. Журнал отказал в публикации, объяснив тем, что не время[39].
Вскоре Тургенев получил письмо от одного московского знакомого с упреками, что никто в печати не откликнулся на смерть Гоголя. Тургенев объяснил, в чем дело, и выслал отвергнутый петербургским журналом некролог, который он написал. Знакомый передал статью в Московский цензурный комитет и получил разрешение на публикацию. Некролог вышел в газете «Московские ведомости».
Из-за этой публикации Тургенев «за ослушание и нарушение цензурных правил был посажен на месяц под арест в части» (как писал он в книге «Литературные и житейские воспоминания»), а затем сослан на два года в родовое имение неподалеку от Орла под надзор полиции.
То есть российские власти в принципе запрещали говорить о Достоевском или Гоголе – неважно, хорошо или плохо. Однако, что бы они ни делали, все было напрасно. Гоголь оказался сродни радиации: любой, кто к нему приближался, уже представлял опасность.
В те далекие времена писатели в России представляли опасность.
6
Приговор
6.1. Что переживает человек
Как и все люди, достигшие моего возраста (а мне пятьдесят семь), я часто думаю о тех вещах, которых в моей жизни уже никогда не будет, например, я больше никогда не зайду в магазин и не спрошу: «У вас есть наклейки?»
Или запахи, которых я уже никогда не почувствую, как тот аромат, что витал в салоне «Фиата 1100», на котором ездил мой отец, выкуривавший каждый день по шестьдесят сигарет «Голуаз» без фильтра, так что в машине все ими пропахло.
А вот моей дочери, которой сейчас шестнадцать, фраза «У вас есть наклейки?» ни о чем не говорит и запах прокуренного салона тоже ни о чем не напоминает, потому что ее родители уже много лет не курят.
И если я начну писать о тех мелочах, которые происходили со мной в молодые годы, это вызовет отклик только у читателей примерно моего возраста: это воспоминания с истекающим сроком годности. Пройдет еще пятьдесят лет, и вопрос «У вас есть наклейки?» вообще не будет вызывать у читателей никаких эмоций.
И это, в принципе, нормально.
Несколько менее нормально то, о чем я рассказывал в начале этого романа: когда у меня появилось ощущение, что книга, которую я держал в руках, изданная сто двенадцать лет назад за три тысячи километров от моего дома, вскрыла во мне какую-то рану, которая еще не скоро перестанет кровоточить; это была книга о бывшем студенте, который жил в Петербурге (где я никогда не бывал) и планировал убийство старухи-процентщицы (что мне и в голову не приходило).
Такое же удивительное, необъяснимое впечатление производит рассказ Достоевского о том, что переживает человек, приговоренный к смерти. Это
