Невероятная жизнь Фёдора Михайловича Достоевского. Всё ещё кровоточит - Паоло Нори

Гоголь, – все дамы как-то мало говорили о Чичикове, отдавая, впрочем, ему полную справедливость в приятности светского обращения; но, с тех пор как пронеслись слухи об его миллионстве, отыскались и другие качества. Впрочем, дамы были вовсе не интересанки; виною всему слово „миллионщик“, – не сам миллионщик, а именно одно слово; ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей подлецов, и на людей ни се ни то, и на людей хороших, – словом, на всех действует. Миллионщик имеет ту выгоду, что может видеть подлость, совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни на каких расчетах: многие очень хорошо знают, что ничего не получат от него и не имеют никакого права получить, но непременно хоть забегут ему вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хоть напросятся насильно на тот обед, куда узнают, что приглашен миллионщик. Нельзя сказать, чтобы это нежное расположение к подлости было почувствовано дамами; однако же в многих гостиных стали говорить, что, конечно, Чичиков не первый красавец, но зато таков, как следует быть мужчине, что, будь он немного толще или полнее, уж это было бы нехорошо. При этом было сказано как-то даже несколько обидно насчет тоненького мужчины: что он больше ничего, как что-то вроде зубочистки, а не человека», – заключает Гоголь.

Я же хочу сейчас сделать отступление (небольшое, на одну подглавку) о том, что случилось с Анной Карениной. Если вы не хотите знать, что с ней случилось, смело пропускайте.

5.16. Что случилось с Анной Карениной

На курсах писательского мастерства, которые я веду уже пятнадцать лет, на одном из занятий я объяснял, в чем, по мнению русского литературоведа Бориса Эйхенбаума, заключается разница между романом и новеллой. Эйхенбаум считает, что главное отличие – структурное: в новелле самое важное происходит в финале, она «накопляет весь свой вес к концу», или, иначе говоря, финал словно становится целью всего сюжета. Тогда как в романе важнее не столько финал, сколько создание нескольких центров, уравновешивание разных линий; конец романа – «пункт ослабления, а не усиления», – пишет Эйхенбаум, иллюстрируя свою мысль на примере романа «Анна Каренина»: «Толстой не мог кончить „Анну Каренину“ смертью Анны – ему пришлось написать еще целую часть, как это ни трудно было сделать при значительной централизации романа вокруг судьбы Анны. Иначе роман имел бы вид растянутой новеллы». И когда я изложил все это слушателям своего курса писательского мастерства, из аудитории донеслось: «Нееет! Зачем вы рассказали, чем все кончилось? Я хотел сам прочитать!»

Этот случай кое-чему меня научил.

Чем заканчиваются «Мертвые души», я рассказывать не буду, но хочу отметить один момент: этот господин, не слишком старый, но и не молодой, не слишком толстый, но и не худой, не богатый, но и не так чтобы уж бедный, этот авантюрист, который приезжает в губернский город N и, делая вид, что скупает души, стремится получить выгодную ссуду от государства, этот жулик, изображающий миллионера, мошенник и прохиндей, – самый положительный персонаж романа; все остальные – чиновники, помещики, разные «порядочные» люди – все они, увы, еще хуже, чем он.

5.17. Чего мы ждем?

Когда в 1842 году вышли «Мертвые души», демократические критики, в первую очередь Белинский, откликнулись на роман так (если обобщить их мысль): «Смотрите, Гоголь показывает нам, что в России нет ни одного положительного героя, открывает нам глаза на нашу действительность: мы невежественны и лживы, мы отсталая страна, которой срочно нужны реформы. Так чего мы ждем?»

5.18. Пушкин о «Мертвых душах»

В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь вспоминает, как читал Пушкину, когда тот был еще жив, первые главы «Мертвых душ» в их первоначальном виде (Гоголь часто читал друзьям вещи, над которыми работал, прежде чем публиковать их: он хотел знать, как их воспримут).

Гоголь думал, что Пушкин, как это часто бывало, рассмеется, однако поэт, наоборот, «начал понемногу становиться все сумрачней, сумрачней, а наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтенье кончилось, он произнес голосом тоски: „Боже, как грустна наша Россия!“».

5.19. Гоголь о «Мертвых душах»

В первом томе «Мертвых душ», как отмечал Белинский, действительно нет положительных героев – точно так же, как нет их в «Аду» у Данте.

Однако Гоголь уверял, что первый том – это лишь первая часть трилогии, как и дантовский «Ад».

Во втором томе, если в двух словах изложить замысел автора, появлялось несколько положительных героев, как это происходит у Данте в «Чистилище», а третий том, населенный исключительно положительными персонажами, отсылал к дантовскому «Раю».

Вторая часть «Мертвых душ» («чистилище») существовала в двух редакциях. Рукописи Гоголь дважды бросал в огонь. С задачей он не справился.

Он не смог найти героев для «чистилища» или не смог рассказать о них, и, на мой взгляд, это неудивительно.

Объяснить это отчасти можно тем, что у русских нет чистилища. Согласно православным догматам, душа попадает либо в ад, либо в рай – третьего не дано, и мне очень нравится такая концепция, пусть я и не верю ни в ад, ни в рай: если все так и обстоит, если нет чистилища, а есть только ад и рай, то эти два пункта назначения отделяет очень тонкая грань, между ними нет переходного этапа, и можно в одно мгновение оказаться либо по одну сторону, либо по другую.

Однако, если уж разговор зашел о Гоголе, то, на мой взгляд, нам никак не обойтись без Оригена.

5.20. Лесков

Об Оригене я (тоже) знаю очень мало, но несколько лет назад мне довелось редактировать антологию рассказов русского писателя Николая Лескова, современника Достоевского. Я почти ничего не знал о Лескове – знал только, что, помимо всего прочего, он написал серию рассказов, составивших цикл «Праведники», который я очень люблю (три рассказа в моем переводе вышли в небольшой по объему книжке под названием «Три праведника»).

Что мне нравится в праведниках Лескова, так это то, что не такими уж безгрешными они оказываются.

Один из них, по прозвищу Овцебык[35], главный герой одноименного рассказа 1862 года, как мы узнаем с первых же страниц, «новой литературы терпеть не мог и читал только евангелие да древних классиков; о женщинах не мог слышать никакого разговора, почитал их всех поголовно дурами и очень серьезно жалел, что его старуха-мать – женщина, а не какое-нибудь бесполое существо». Прочитав такое описание, поневоле задумаешься: «И этот парень – праведник?»

5.21. Ориген

Известностью за пределами России Лесков обязан прежде всего знаменитому эссе Вальтера Беньямина «Рассказчик» (я