Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков
Барон Унгерн исчез в темноте ночи.
* * *
Там, где совершался последний акт трагедии Азиатской дивизии, была гористая пересеченная местность, где лесные рощи сменялись небольшими лугами, где журчали горные ручьи и были овраги, заросшие густым кустарником.
В начале бунта дивизии, как уже сказано, одно из орудий заговорщиков обстреляло Монгольский полк, и большая часть монгол метнулась в ночную мглу и исчезла в складках местности. Барон Унгерн, преследуемый пулями своих подчиненных, ускакал в том же направлении, куда бежали монголы. Гордый, властный человек, вероятно, переживал душевную бурю… Его предали. Его дивизия открыла по нему, ее начальнику, огонь. Его подчиненные выгнали его, как ненужную и опасную собаку, как бешеного волка… Его, жестоко боровшегося с красными, оставили одного в красном кольце, под угрозой винтовок своих и мучительной смерти от советских… Барон Унгерн метался на этом роковом монгольском участке, как дикий затравленный зверь… Его знаменитая серая кобыла Машка пулей перелетала овраги, врезалась в лесную чащу, вихрем неслась по лощинам, и пена клочьями летела с ее боков.
Барон метался до рассвета. И когда первые солнечные лучи брызнули на землю, он заметил на одной из опушек леса большую конную группу. Были ли это свои, чужие ли, – он не знал, но, доведенный душевным состоянием до полного безразличия, чередующегося с припадками бессильного бешенства, он помчался на опушку… Там были убежавшие монголы. Их степные глаза, не уступающие по зоркости кабарге или степному орлу, быстро различили, что к ним скачет гроза и смерть азиатских всадников – сам барон. Монголы заметались, загорготали на своем диком наречии, в панике схватились за винтовки и открыли по приближавшемуся Унгерну беспорядочную стрельбу. Пули тоскливо выли около него, рвали землю, но барон не обращал на это внимания и бешеным наметом приближался к монголам. Монгол обуял страх. Монгольская легенда, что барона Унгерна не берут пули, что он – «Бог войны», бросилась в их первобытный мозг, и картина резко изменилась. Монголы соскочили с лошадей, пали на землю, и утренний рассвет огласился их жалобными мольбами: простить и помиловать их, поднявших руку на «Бога войны».
Барон остановил лошадь, медленно слез с нее, пристально и долго смотрел на лежащих и стоящих на коленях монгол и резко бросил им:
– Дикие собаки, я прощаю вас, но горе вам будет, если вы не исправитесь!
Монголы в страхе забормотали клятву, бились лбами о землю, но Унгерн круто повернулся, отошел в сторону, сел на кочку и приказал позвать к нему старшего из монгол. И когда тот, подобострастно кланяясь, приблизился, барон приказал принести ему воды и «майгало» – монгольскую водку. Он осушил целый жбан воды, выпил «майгало» и приказал поставить себе «майхан» – палатку. Отдав приказание о том, чтобы все отдыхали, барон вошел в палатку, бросился на кошму и уснул мертвым сном.
Это был его последний сон среди своих азиатских всадников. Монголы учли момент, учли то, что барон принесет им в дальнейшем гибель, и начали совет. Группа старших монгол, сидя на корточках под громадным дубом, шепотом решала, как спастись, убить Унгерна нельзя – он «Бог войны», и смерть его не берет, но освободиться от него нужно. Монголы выработали план… К палатке барона змейками поползло несколько самых отважных храбрецов, бесшумно вползли в палатку, накинули на голову Унгерна «тарлык» (монгольская верхняя одежда), в одно мгновение скрутили ему веревками руки и ноги и, отдавая поверженному «богу» поклоны, бесшумно исчезли.
Монгольская конница села на коней и умчалась в сторону Монголии.
Барон лежал без движения, он временами впадал в тяжкое забытье, и снова жуткая действительность вползала змеей-медянкой в его голову.
Шумел лес, весело пели птички, стрекотали кузнечики, и большой черный жук с любопытством ползал по Унгерну, недоумевая, что это за колышущаяся гора.
Солнце перевалило за полдень, и издалека послышались звончатые звуки копыт… Кто это? Свои враги или чужие враги? Это был красный разъезд 5-й краснознаменной советской армии. Разъезд осторожно подъехал к палатке, три человека спешились и с винтовками на изготовку открыли полу палатки. Внутри ее лежал связанный человек, голова которого была закутана старым монгольским тарлыком. Красные вошли, сорвали тарлык и отшатнулись…
На них смотрело помятое красное лицо с рыжими усами и небритым подбородком. Взгляд человека был темный, как жуткая ночь, и страшен, как взор помешанного. На плечах виднелись старые помятые генеральские погоны, а на груди поблескивал белый Георгиевский крестик.
– Эй, товарищ, ты кто? – крикнул ему старший разъезда.
– Я начальник Азиатской конной дивизии генерал-лейтенант барон Унгерн-Штернберг, – громко и отчетливо ответил связанный человек.
Красные обалдели. Им привалило неслыханное счастье. Разъезд заволновался, памятуя слова советского приказа: «В случае взятия в плен начальника Азиатской конной дивизии барона Унгерна надлежит обращаться с ним бережно, охранять его, как драгоценную вещь, и немедленно доставить в штаб армии».
Красные развязали Унгерна, обыскали его, но у него, как всегда, ничего не было – ни оружия, ни денег, ни документов. Барон встал, шумно вздохнул, потянулся, пристально посмотрел на красных и пошел к лошади. Красные смотрели на него с ужасом и с каким-то проникнутым уважением. Они окружили его и медленно двинулись, соблюдая все меры предосторожности, в сторону озера Косогол. А на пятой версте разъезд переходил быструю речку и барон, умышленно или нечаянно, сорвался с лошади и упал в глубокий водный поток. Красные с трудом выловили его из воды и доставили в штаб Красной армии. Все они были строго наказаны за то, что плохо охраняли и берегли пленного барона Унгерна, едва не утонувшего в горной речке.
* * *
Итак, 1-я бригада Азиатской конной дивизии со своим начальником бароном Унгерном разделалась. Под свист пуль он бежал в лесную чащу, а три офицера-«пастуха» бросились за ним в преследование… и не вернулись. Их судьба неизвестна до сих пор.
В первые моменты после изгнания барона фактически бригадой управлял есаул М. Он немедленно же назначил командиром 4-го полка, вместо бежавшего войскового старшины Маркова, ротмистра Забиякина и командиром одной из батарей боевого офицера капитана О., переменил командный состав в полках и остановился на вопросе, кто же займет место барона Унгерна. Вопрос был чрезвычайно сложный и опасный.
Дивизия громко разговаривала, вспоминая детали промелькнувшего, как в сказке, события, и среди возбужденных голосов особенной заливчатой трелью слышался говорок доктора Рябухина, восклицавшего:
– Ну, если бы я увидел его, от моей пули он не ушел бы…
А у самого весь тарлык был в траве и грязи. Доктор, кажется, отсиживался под арбой, как и многие другие. М.
