Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Что же касается Иоахима Мюрата, то он в это время шагал по карьерной лестнице быстрее, чем обычно. В год победы при Маренго он женился на Каролине, младшей сестре Наполеона, которую он не забыл защитить в дни брюмера и на которой решил жениться еще во время их первой встречи в Милане за четыре года до этого. Жозефина благоприятно отнеслась к его сватовству, хотя впоследствии ей пришлось заплатить за свое покровительство высокую цену. Наполеон определил Каролине приданое в 30 тысяч франков, но, испытывая нужду в средствах, наложил руку на любимое жемчужное ожерелье своей жены. Жозефина не замедлила компенсировать свою потерю. Она тотчас же послала за одним известным ювелиром и получила через него гораздо более дорогое ожерелье, которое когда-то принадлежало несчастной Марии Антуанетте. Конечно, Наполеона нужно было заставить поверить, что эта замена сделана на долгий срок, и она сообщила мужу, что ей подарили ожерелье в Италии. Помочь в этом щекотливом деле она попросила Бертье и убедила злополучного начальника штаба обмануть Наполеона насчет стоимости новой драгоценности. Бертье был очень привязан к Жозефине и оказал ей посильную помощь, хотя сам факт обмана очень тревожил его совесть и он очень опасался, что будет разоблачен как сообщник. Но разоблачен он никогда не был. Наполеон замечательно отслеживал общую обстановку в стране и отмечал ошибки своих советников, но как супруг этим качеством он похвалиться не мог.
Вскоре после победы при Маренго роялисты сделали последнюю попытку уничтожить человека, который, как они прежде надеялись, мог использовать свою власть для восстановления Бурбонов на престоле. Несколько горячих голов соорудили адскую машину, заложив в нее целую бочку пороха, и, снабдив медленно сгорающим фитилем, спрятали ее в телеге, стоящей на пути следования Наполеона в Опера. Бомба разорвалась, вызвав сильные разрушения и жертвы. Наполеон успел проехать мимо, но ее взрыв имел и такое нежелательное последствие, как преждевременное рождение первого ребенка Каролины, Ахилла. Каролина ехала в карете, следовавшей сразу же за каретой консула, и ее пришлось положить в постель уже через несколько часов после взрыва. Если учесть, что жизнь его жены оказалась в опасности, Мюрат проявил большую умеренность и даже милосердие, попросив первого консула пощадить жизнь заговорщиков. Его просьба была отклонена, но послужила укреплению его репутации и доброго имени.
В этот период в кругах парижских заговорщиков наблюдалось особое оживление, и у правительства соответственно ощущалась сильная потребность в создании эффективной полиции в столице. Наполеон не испытывал особого доверия к профессиональным полицейским. «Они сочиняют больше, чем раскрывают, и ловят лишь дураков!» — ворчал он. К счастью, под рукой у него оказался первоклассный военный полицейский. Даву удалось бежать из Египта и добраться до дома после ряда ужасающих приключений, и лишенный чувства юмора бургундец стал очень хорошим полицейским. Даву не относился к тем, кто ловит дураков и фабрикует улики. Он был внимателен, основателен и абсолютно безжалостен. Подкупить его было нельзя, а ведь играть на несуществующих человеческих слабостях просто невозможно. И с тех пор, как в штаб-квартире парижской полиции водворился этот обладающий железной волей человек, адские машины на улицах Парижа больше не взрывались.
У Ланна и Ожеро, как обычно, были неприятности. Оба довольно мрачно отнеслись к акту примирения Наполеона с Церковью, и на специальной церковной службе в честь конкордата с Римом Ланн проворчал, что здесь не хватает разве только тех миллионов, которые отдали свою жизнь, чтобы избавиться от всего этого лицемерия. Ожеро, по-прежнему республиканец сердцем, соглашался с ним, и они оба успокаивали свою совесть, ругаясь на всем протяжении службы.
В это же время у Ланна случились финансовые затруднения из-за перерасхода средств на его мундиры командующего Консульской гвардией. Наполеон очень хорошо знал счет деньгам, и, хотя и считал своей обязанностью ликвидировать горы долгов своей супруги при каждом своем возвращении в Париж, намерений делать то же самое для своих оригинальничающих генералов у него не было. Он прямо заявил Ланну, что если тот не сможет расплатиться с долгами, то будет уволен со службы. На помощь другу пришел Ожеро, ссудивший ему требуемую сумму. Вскоре после этого Ланн получил довольно доходную должность посла в Португалии, но, в отличие от другого гасконца, Бернадота, не преуспел на дипломатическом поприще. Португальцы просто страшились его. Где бы он ни появлялся, он всегда приходил с чудовищных размеров саблей на боку, которая гремела, как гремят ядро и цепи кандальника. Его главной жертвой стал принц Бразильский, который, завидев ужасного генерала, тотчас же начинал дрожать.
Сам же Ланн чувствовал себя в Португалии вполне уютно. В Лиссабоне также пребывал полномочный посол Англии, и Ланн вымещал на нем свою ненависть к англичанам, иногда приказывая обгонять посольскую карету с таким расчетом, чтобы свалить этот экипаж в канаву. В промежутках между сеансами бряцания саблей и жуткими каретными гонками он нашел себе новую жену, чтобы заменить ту леди, которая изменила ему, пока он воевал в Египте. Новая мадам Ланн была весьма очаровательной особой, любимой всеми, кто ее знал. Впоследствии она выступит в нашем рассказе в роли компаньонки второй жены императора.
Кое-кто из будущих маршалов приближался к возрасту, в котором большинство профессиональных военных подумывают об отставке. Келлерману исполнилось шестьдесят пять лет, а Серюрье было около шестидесяти. В армии они послужили уже столько, сколько им того хотелось, и предвкушали впереди тихую, спокойную жизнь в своих имениях. Когда в мае 1804 года был учрежден институт маршальства, имена этих бывших королевских офицеров, а также бывшего гренадера Периньона и бывшего старшего сержанта Лефевра уже были занесены в список потенциальных отставников, хотя Периньону было всего пятьдесят, а Лефевру — на год меньше. Двум другим генералам, которым также предстояло стать маршалами империи, было за пятьдесят. Это — начальник наполеоновского штаба Бертье и сын адвоката Монси, который столько раз убегал в армию и был спасаем от нее своими многострадальными родителями. Однако никто из них в отставку уволен не был.
Бертье прослужил еще добрых десять лет, играя ведущую роль в каждой важной кампании. Монси, честный, трудолюбивый малый, продолжал служить до тех пор, пока не превратился в Испании в абсолютного осла; его отправили домой с приказом переодеться в домашние шлепанцы.
Остальным предстояло длительное время активной деятельности. За время
