Дмитрий Волкогонов - Троцкий. Книга 2

"Язычок-то, язычок какой, обратите внимание, товарищи. Это пишет Троцкий. И пишет он о Ленине. Можно ли удивляться тому, что Троцкий, так бесцеремонно третирующий великого Ленина, сапога которого он не стоит, ругает теперь почем зря одного из многих учеников Ленина — тов. Сталина"[124].

Эти слова Сталин говорил и раньше, но этот прием помог ему сейчас вновь представить себя "учеником Ленина", и получалось, что воевать с ним — почти одно и то же, что воевать с самим Лениным (который, кстати, сапог не носил).

Затем Сталин уличает Троцкого в непоследовательном отношении к "Завещанию" Ленина. Да, в сентябре 1925 года оппозиционер утверждал, что сами разговоры о последнем распоряжении вождя — "злостный вымысел". Так "на каком же основании, — повышает голос Сталин, — теперь Троцкий, Зиновьев и Каменев блудят языком, утверждая, что партия и ее ЦК "скрывают" завещание Ленина?"

Речь, состоящая, как катехизис, из восьми частей, не оставляет камня на камне от оппозиции и Троцкого:

"В 1921 году Ленин предлагал исключить из ЦК и из партии Шляпникова не за организацию антипартийной типографии и не за союз с буржуазными интеллигентами, а за одно лишь то, что Шляпников осмелился выступить в партийной ячейке с критикой решений ВСНХ. Сравните теперь это поведение Ленина с тем, что делает теперь партия в отношении оппозиции, и вы поймете, до чего распустили мы дезорганизаторов и раскольников… Говорят об арестах исключенных из партии дезорганизаторов, ведущих антисоветскую работу. Да, мы арестовываем и будем арестовывать, если они не перестанут подкапываться под партию и Советскую власть".

Последней фразой сказано больше, чем, возможно, хотел сам Сталин. За "подкоп" под партию, которая создавалась как общественная организация, — тюрьма. По сути, этой фразой Сталин подтвердил быстрое превращение партии в государственную организацию, некий политический орден при хунте (пока не при диктаторе!).

"На прошлом пленуме ЦК и ЦКК в августе этого года меня ругали некоторые члены пленума за мягкость в отношении Троцкого и Зиновьева, за то, что я отговаривал пленум от немедленного исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК… Возможно, что я тогда передобрил (курсив мой. — Д.В.) и допустил ошибку…"

Из уст Сталина слышать, что он может "передобрить" — случай уникальный. Больше этого он, конечно, не допустит. "Теперь надо стоять нам в первых рядах тех товарищей, которые требуют исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК".

Стоит подумать, почему после этих слов весь зал бурно аплодировал и скандировал: "Правильно! Троцкого из партии!" В такой партии (ордене) так и должно быть. Эффект психологического единения с вождем, когда рациональное в сознании отступает на задний план, а на первый выходят чувства фанатичной солидарности, стадности, бездумия. И как много будет такого в последующие годы! Сколько светлых, честных голов затопчет толпа! У Сталина была особая манера говорить: сказав эффектную фразу, он делал долгую паузу, глядя в зал, ожидая аплодисментов. И они всегда были… Напомнив о брошюре Троцкого "Наши политические задачи", изданной еще в 1904 году, Сталин обводит глазами участников заседания и эффектно заканчивает свою длинную речь:

"Брошюра эта интересна, между прочим, тем, что ее посвящает Троцкий меньшевику П.Аксельроду. Там так и сказано: "Дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду". (Смех. Голоса: "Явный меньшевик".)

Ну что же, скатертью дорога к "дорогому учителю Павлу

Борисовичу Аксельроду"! Скатертью дорога! Только поторопитесь, достопочтенный Троцкий, так как "Павел Борисович", ввиду его дряхлости, может в скором времени помереть, а вы можете не поспеть к "учителю"[125].

Да, ту брошюру Троцкий посвятил П.Б.Аксельроду… Я говорил об этом в первой книге. Но Сталин еще не сказал, что в этой работе Троцкий, обвиняя В.Ульянова в диктаторстве, называет его "Максимилианом Лениным"! Молодой Л.Бронштейн отмечал тогда, что "бедный вождь" пришел к мысли, что его "подсиживает… партия!" Далее он писал: "Здесь тайна неудачи Ленина, и здесь же причина его мелочной подозрительности. Эта злостная и нравственно-отвратительная подозрительность Ленина, плоская карикатура трагической нетерпимости якобинизма, является, это нужно признать, наследием и вместе вырождением старой "искровской тактики"[126]. И хотя Сталин не стал приводить этих давних оценок, сказанного им было уже достаточно…

Сталин ожидал продолжительных аплодисментов, и они были. Долгие и, нельзя умолчать, искренние. Не все обратили особое внимание на сталинскую фразу: "Скатертью дорога к "дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду"!" А мне кажется, она не была случайной. В 1927 году Сталин уже думал, как избавиться от Троцкого; физически устранить его он еще не решался, ссылка на восток лишь частично изолировала бы эту крупную личность… Сталину уже в год десятилетия Октября не раз приходила мысль выдворить Троцкого за границу, как это они — Политбюро — проделали вместе с Лениным в отношении большой группы русской интеллигенции. Думаю, что Сталин уже на октябрьском Пленуме 1927 года обмолвился о своем дальнем замысле.

В защиту Троцкого на Пленуме хотел выступить Х.Раковский. Но слова ему не дали. Он пытался опубликовать свою речь в "Дискуссионном листке", довести, ее до сведения партии, но тщетно. В архиве Троцкого сохранилась эта непроизнесенная Раковским речь, и я приведу здесь лишь один ее фрагмент, чтобы показать, сколь эфемерной была аргументация Сталина:

"Нельзя же считать аргументами за исключение то, что приводил здесь тов. Сталин, например, указание на изданную тов. Троцким в 1904 г. брошюру, которую он посвящал "дорогому учителю П.Б.Аксельроду". Я не знаю, забыл ли тов. Сталин или он не знает, что Ленин несколько раньше тов. Троцкого также называл Аксельрода "дорогим учителем"? Нельзя также считать аргументами всю эту дребедень, все эти антибиографические и биографические сведения, которые в обилии приводились здесь, но которые с излишком покрываются обоснованной теоретической критикой, которую мы слышали со стороны оппозиции"[127]. Но если бы Пленум и слушал речь Христиана Раковского, он бы ее все равно не услышал. Логика борьбы довела стороны до политической глухоты. Однодумство рождало каменоломни догматизма, в которых гасла любая свежая мысль.

Троцкий оказался вне Центрального Комитета. Это было его второе крупное официальное поражение в том роковом году. Собрав бумаги и сунув их в старый портфель, бросив потухший взгляд на президиум, Троцкий прошел словно сквозь строй цыкающих, оскорбляющих, возбужденных судей — теперь уже не товарищей по ЦК. Он был ими навсегда отторгнут. 23 октября 1927 года Троцкий и Сталин в последний раз видели друг друга. Отныне неравную борьбу они будут вести лишь на расстоянии. С момента их встречи в 1913 году, когда они узнали друг друга, прошло почти 15 лет. Сколько событий за это время прокатилось по несчастной российской земле!