Мартин Гилберт - Черчилль. Биография
Оба зятя Черчилля, Дункан Сэндис и Кристофер Соумс, победили в своих округах. Рэндольф проиграл, хотя и немного. Это была его четвертая неудачная попытка пройти в парламент. Черчилль остался лидером оппозиции. В консервативных кругах начались разговоры о замене его на более молодого, скорее всего – на Энтони Идена. Но Черчилль был уверен, что сумеет привести партию к победе на следующих выборах, ждать которых оставалось недолго. Один проигравший кандидат, Энтони Барбер, который через двадцать лет станет канцлером Казначейства, написал ему: «Для большинства молодых кандидатов, таких как я, является источником огромного вдохновения иметь у руля человека таких личных качеств и с таким опытом, как вы. Надеюсь, вы не сочтете дерзостью или банальностью, если я скажу, что ваше руководство после окончания войны было одним из важнейших факторов, которые вернули нашу партию на ее нынешнюю позицию».
Черчилль вернулся в Чартвелл, чтобы успеть закончить четвертый и пятый тома мемуаров до следующих выборов, и оставить заключительный том на потом. Часто работая до позднего вечера, он диктовал большие куски текста своей новой секретарше Джейн Портал, вместе с тем продолжая в парламенте активно критиковать правительство Эттли. Он выступал 7 и 16 марта. Генри Ченнон записал в дневнике 16 марта: «Уинстон говорил в дебатах по обороне более часа и, похоже, находится в прекрасной форме. Вовсе не потухший вулкан». 28 марта Черчилль снова выступил в парламенте, настаивая, что пришло время включать Западную Германию в оборонительную систему Запада. «Британия и Франция вместе, – сказал он, – должны протянуть руку дружбы Германии и тем самым наконец оживить всю Европу».
16 мая Черчилль был почетным гостем на обеде, который устраивал «Комитет-1922» – консерваторов-заднескамеечников. Он понимал, что его речь станет проверкой, насколько они желают и дальше видеть его лидером партии. Он тщательно готовился, выбирая наиболее важные, на его взгляд, аспекты внутренней и международной политики партии. «Право личности на свободу, – говорил он, – прекращение национализации, сотрудничество с либералами против лейбористов, стремление к объединенной Европе, возвращение Германии в семью европейских государств, твердость в отношениях с Россией. Слово «умиротворение» непопулярно, – сказал он, – но в политике умиротворению есть место. Будет ужасно, если такая великая страна, как Британия, ошибется в выборе».
Черчилль был благодарен за оказанный ему теплый прием. Он сказал заднескамеечникам: «Надеюсь, вы дадите мне, как вашему лидеру, уверенность и поддержку, в которых я нуждаюсь. Ваш теплый прием сегодня снял сомнения, которые возникли у меня в мыслях». Он также сказал, что будет чаще приходить на их собрания и надеется регулярно встречаться с их руководством; что намерен создать в теневом кабинете комитет для подготовки к следующим выборам. Через два дня в Эдинбурге он раскритиковал политику лейбористского правительства за высокие налоги и штрафное налогообложение, а также «полный провал» национализации. «Мы утверждаем, что государство – слуга народа, а не его господин», – сказал он.
Как и раньше, в подготовке выступлений ему помогал Джордж Крист, хотя Черчилль и не всегда пользовался его заготовками. Однажды, благодаря Криста за работу, он извинился: «То, что я их не использовал, ни в коей мере не умаляет значимость помощи, которую вы мне оказываете. Она дает мне веревку, по которой я могу выбраться на берег, чтобы потом пойти своими ногами». Количество речей, которые готовил Черчилль, потрясающе для человека семидесяти пяти лет. «Я был в огромном напряжении, – написал он Рэндольфу 21 мая. – Три речи и две ночи в поезде».
Возраст, однако, давал о себе знать. 25 мая известный невролог сэр Рассел Брейн сказал Черчиллю, что «зажатость» в плечах, которая стала усиливаться, происходит от отмирания клеток мозга, которые получают сенсорные сигналы от плечевых мышц. Через месяц другой специалист, сэр Виктор Негус, подтвердил, что он страдает прогрессирующей глухотой, и сказал, что ему больше не слышать «щебета птиц и детского писка». Но Черчилль не сдавался. Весь июнь он работал над мемуарами. Помогавшие ему Дикин и Келли менялись через неделю. Дикин позднее вспоминал его «гигантскую жизненную энергию и высочайшую концентрацию».
26 июня Черчилль был в Лондоне. Выступая в палате общин, он раскритиковал отказ лейбористского правительства принять участие в конференции в Париже, на которой должны были создать общий фонд угля и стали для Западной Европы. «Отсутствие Британии, – сказал он, – может перечеркнуть надежды на окончательное соглашение и нарушить баланс в Европе». Он объяснял: «Я полностью за примирение между Францией и Германией, за возвращение Германии в европейскую семью, но это предполагает, как я всегда настаивал, что Британия и Франция должны действовать сообща, чтобы на равных условиях вести дела с Германией, которая гораздо сильнее, чем одна Франция». Отказ лейбористского правительства от участия в конференции продемонстрировал, по его словам, «подлое отношение». В том же выступлении он одобрил действия ООН, последовавшие за вторжением Северной Кореи на территорию Южной. 5 июля со стороны консерваторов поддержал намерение правительства послать войска, чтобы противостоять неспровоцированной агрессии северных корейцев.
27 июля выступил за проведение секретного заседания палаты, чтобы обсудить наращивание присутствия советских вооруженных сил по всему миру. Эттли был против. Палата проголосовала, и предложение Черчилля не прошло, хотя недостало всего одного голоса: 295 против 296. Теперь Черчилль начал готовиться к выступлению на ассамблее Совета Европы, где собирался призвать к созданию Европейской армии. 6 августа он вылетел в Страсбург и там на протяжении четырех дней работал над речью. Макмиллан, который был с ним, записал в дневнике 10 августа: «Нельзя не восхищаться его необычайным вниманием к деталям и стремлением к совершенству».
Черчилль выступил 11 августа, призвав западноевропейские страны «сделать максимум» для обеспечения безопасности Европы. Его очень радует, сказал он, что немцы, «невзирая на собственные проблемы, прибыли сюда, чтобы разделить наши тревоги и умножить наши силы. Свобода и западноевропейская цивилизация оказались под угрозой русской коммунистической агрессии, подкрепленной гигантскими вооружениями. Если немцы соединят свою судьбу с судьбой Западной Европой, мы будем отстаивать их безопасность и свободу так же свято, как и собственную. В Европе, – говорил он, – должен быть создан реальный оборонительный фронт. Те, кто служит высшим целям, должны думать не о том, что они могут получить, а о том, что они могут дать. Пусть в этом заключается наше соперничество в ближайшие годы».
Резолюция Черчилля о создании европейской армии была поддержана 89 голосами. 5 делегатов высказались против, 27 воздержались – в основном делегаты от британской Лейбористской партии. Западная Германия согласилась выделить в европейскую армию пять или шесть дивизий. Франция не возражала. «Окончание распрей между Францией и Германией, – написал Черчилль Трумэну 13 августа, – является тонким ходом со стороны французских лидеров и очевидно доказывает уверенность Западной Германии в нашей – и вашей – добросовестности и доброй воле. Я рассматриваю это как огромный шаг вперед к тому миру, за который вы и я боремся. Это укрепляет надежду на избежание третьей мировой войны».
Вернувшись в Англию, Черчилль 26 августа выступил по радио с политическим заявлением от имени партии, в котором выразил сожаление, что правительство проигнорировало сделанное им в феврале 1949 г. в Эдинбурге предложение организовать встречу с советскими лидерами на саммите. «Единственный способ иметь дело с Россией, – сказал он, – это обладать превосходящими силами, но при этом действовать разумно и честно». 12 сентября в палате он раскритиковал правительство за разрешение продолжать продажу станков России. «Является нелепостью, – заявил он, – что британские войска отправляются воевать на край света в Корею, а мы поставляем или намерены поставлять, если не реальное оружие, то средства для его создания тем, кто их убивает или намерен убивать. Я надеюсь, – продолжал Черчилль, – что у подавляющего большинства в палате сложилось такое же мнение: наша страна не должна поставлять Советской России или советским странам-сателлитам никаких станков, способных производить вооружение, никаких механизмов или двигателей, которые могут быть использованы в военных целях, до тех пор, пока продолжается нынешняя напряженная обстановка». Обращение Черчилля имело успех, и продажа станков прекратилась. Но через неделю ему не удалось убедить правительство не вводить в действие закон о национализации черной металлургии, поскольку страна разделилась практически поровну по отношению к этому вопросу. Правительство же сочло, что «волнения в ровно и эффективно работающей отрасли промышленности негативно скажутся на оборонной программе».
