Виталий Сирота - Живое прошедшее

В родительском доме алкогольной проблемы не было. Отец крепкого спиртного не любил, предпочитал вина, но скорее пробовал их, чем пил. Думаю, что это было в нем от южного детства. Я впервые попробовал алкоголь в старших классах школы. Первый опыт был плох – выпил с друзьями кубинского рома, пришел поздно домой. Родители спали. Меня вырвало, и брат, ни слова не говоря, взял тряпку и все убрал. На студенческих вечеринках иногда перебирал. Как-то друзья, и среди них староста группы Т. К., поздним вечером пешком привели меня домой с Васильевского острова на Выборгскую сторону, на проспект Карла Маркса! Доставляли таким образом домой и моих друзей. Т. Б. как-то привели домой в девичьем пальто.

На младших курсах нередко я путешествовал на байдарке, обычно в августе, когда заканчивал репетиторство с абитуриентами. Туризм в те годы был в кедах и с рюкзаками, а не с путевками в Турцию. С собой брали тушенку, сгущенку и прочую походную еду, топорик, кухонные принадлежности для готовки на костре. Надо сказать, что туристическое движение немного поддерживалось государством; при некоторой ловкости можно было даже получить субсидию на такой поход, приладив к нему «политическую подкладку» или хотя бы ее видимость. Для этого следовало обратиться, например, в райком комсомола, изложив план похода. Целью могло быть посещение мест боевой славы, уход за памятниками героям и т. п. В качестве поддержки иногда выдавали продовольствие, предоставляли на время похода снаряжение.

Походы на байдарке мне очень нравились, так как можно было взять много груза и, следовательно, путешествовать с некоторым комфортом. Кроме того, купание было, естественно, «под рукой».

На старших курсах мы ездили на юг: без билета на поезде (платили проводникам) или на попутных машинах, что называлось «автостопом». Такой вид туризма тоже поддерживался властями – в городском клубе туристов можно было получить специальные талоны, которые следовало давать водителям, согласившимся тебя подвезти. Потом водитель получал какое-то поощрение за эти талоны. Шоферы, впрочем, талоны не особенно ценили. Но сам факт их существования, а значит, и официального благословления автостопщиков, был важен.

Как-то ночью мы приехали в город Остров. В темноте стали устраиваться на ночлег, понимая, что находимся на траве среди кустов и деревьев. Наскоро поставили палатку. Утром оказалось, что мы ночевали на клумбе маленького скверика на центральной площади города.

Доезжали до Крыма и Кавказа. Поездки были приятные и поучительные: «щемящее чувство дороги», разговоры с водителями, ночевки около дорог, новые виды, впечатления… Страна небыстро проходила вблизи нас.

На поезде ехали обычно в служебном купе. Платили проводнику примерно половину стоимости билета. Денег с собой брали удивительно мало. На все время поездки – месяц-полтора – на двоих с Татьяной у нас уходило рублей 60–80, при стоимости билета в один конец в плацкартном вагоне около 15 рублей. О жизни в гостиницах и постоянном питании в столовых, даже самых дешевых, не могло быть речи. Жили в палатках в красивых местах прямо на берегу моря. Таких, как мы, было много. Образовывались целые палаточные городки. В них жили студенты и молодая интеллигенция со всего Союза. Атмосфера в таких городках была очень дружественная, обитатели – понятные и приятные. С началом перестройки эта атмосфера исчезла как дым. Появилась совершенно новая публика – уже с деньгами, с новыми деньгами, к обладанию которыми еще не привыкли. На лицах этих людей уже не было отпускной беззаботности и интеллигентности. Они были требовательны к удобствам и немного, но ощутимо недовольны всем окружающим.

В одну из поездок мы добрались до Крыма и жили на пляже в Судаке. Там я пошел работать в столовую «за еду». Трудился по нескольку часов в день, перетаскивая тяжелые мясные туши из холодильника в цех. «Жалованье» я брал себе и всем соседям по палаточному городку. Все ждали моего прихода с нетерпением.

Еда в южных столовых была обычно довольно мерзкой. Мы старались скрашивать ее, покрывая сверху всякой зеленью. Но обычно готовили сами на костре, везли с собой котелки и прочую утварь.

Иногда переезжали из одного приморского города в другой на теплоходах. Тогда по Черному морю курсировали по расписанию несколько очень больших и, как нам тогда казалось, комфортабельных кораблей. Некоторые были получены как репарации из Германии. Процедура посадки была отработана – на всех покупался один самый дешевый билет. Кто-то из компании проходил по нему на корабль, затем выходил на пирс, передавая следующему, – и так все оказывались на борту. Ехали, конечно, на палубе, спали на скамейках или на полу, но позволяли себе выпить в ресторане настоящего чешского пива. Таким образом перебирались, например, из Сухуми в Одессу.

Пели Окуджаву, Кима, Городницкого, Галича, а также песни на стихи Бродского. Эти глубоко личностные, искренние сочинения были противоположностью официальной бодряческой эстраде. Городницкого я видел и слушал в доме И. С. Кона, в этом же доме услышал магнитофонные записи домашнего концерта Галича. Самодеятельным бардом был наш сокурсник Игорь Клебанов, впоследствии один из операторов «Белого солнца пустыни». Его «Ассоль» напевал весь наш курс.

Большим событием был суд над Иосифом Бродским в 1964 году. Его судили за «тунеядство». По рукам ходила стенограмма судебных заседаний со ставшей знаменитой фразой одного из свидетелей, требовавшего для Бродского сурового наказания: «Я стихи Бродского не читал и детям своим не разрешаю».

Во время моей учебы в аспирантуре Университета в нашей семье произошло важнейшее событие – мы купили кооперативную квартиру в одном из первых кооперативных домов в Ленинграде, а может быть и в СССР. Это была непривычная для социализма частная собственность. Дом управлялся не жилищной конторой, а правлением жилищного кооператива. Первый взнос за маленькую однокомнатную квартиру в таком доме составлял 1200 рублей при средней зарплате инженера 120 рублей в месяц. По нынешним понятиям очень разумное соотношение, но тогда люди не спешили покупать такие квартиры. Считалось, что квартиру должны «дать»; жилье было принято «получать», а не покупать. Кроме того, у некоторых был жив в памяти опыт владельцев кооперативного жилья конца 1920-х годов, когда такие квартиры были отняты у владельцев или национализированы. Наша квартира была маленькой, двухкомнатной, с крохотной – 5,5 кв. м – кухней. Говорят, что такие крохотные кухни делали и из идеологических соображений: считалось, что с приближением коммунизма люди будут меньше готовить дома, а больше питаться в столовых – «предприятиях общественного питания». Но как бы там ни было, отдельная квартира была громадным счастьем!